Человеческая природа и социальный порядок - [116]
У тех людей, чьим недостатком является скорее внутренняя косность, чем душевная неустойчивость, совесть вполне может руководить жизнью, но их беда в том, что их совесть может идти вразрез с совестью окружающих. Изначальная скудость их духовных побуждений распространяется и на все то, к чему эти побуждения приводят. Возможно, кого-то поразит утверждение, что совесть может санкционировать и дурной поступок, но это действительно так, если мы называем хорошим и правильным тот стандарт поведения, который принят среди людей с широким нравственным кругозором. Совесть — единственно возможный нравственный ориентир, и всякий внешний авторитет может нравственно воздействовать на нас только через призму нашей собственной совести; это, однако, всегда зависит от особенностей характера конкретного человека — соответственно, у дегенерата совесть также дегенеративна. И в самом деле, грубые, ограниченные, фанатичные, жестокие и вообще самые худшие из людей зачастую живут в согласии со своей совестью. Я уверен, что любой, кто попытается представить себе и поразмыслить над характером знакомых ему людей такого сорта, согласится, что так оно и есть. Нечистая совесть подразумевает душевный разлад, расхождение между мыслью и поступками, но люди упомянутого типа очень часто не испытывают никакого внутреннего конфликта. Ростовщик, ухмыляющийся в лицо бедняку, недобросовестный биржевой маклер, разоряющий ни в чем не повинных вкладчиков, анархист-фанатик, закалывающий короля или стреляющий в президента, горец из Кентукки, считающий кровную месть своим долгом, бандит, делающий татуировки в память о своих преступлениях, — все это примеры негодяев, чья совесть не только не терзает их, но и часто побуждает ко всё новым злодеянием.
Многие лелеют надежду, будто преступление и всякое зло непременно сопровождаются последующим раскаянием; она основана на вполне естественном, но ошибочном предположении, будто совесть других людей подобна нашей собственной. Человек, обладающий чувствительным темпераментом и высокой дисциплиной мышления, убежден, что, совершив преступление, он испытал бы раскаяние и что то же самое должен испытывать и преступник. Напротив, только, очень немногих, наверное, из тех, кто преступает нормы высокой нравственности, сильно мучают угрызения совести. Если общие жизненные установки человека носят возвышенный характер, а свой проступок он совершает в состоянии сильного душевного волнения, как это часто бывает при непреднамеренных убийствах, он будет страдать; но если его жизнь рутинна, просто плывет по течению — не будет. Любой представитель судебной власти согласится с тем, что у основной массы преступников (что также верно и по отношению к людям злонамеренным, но не нарушающим закон) склад мышления таков, что логически ведет к преступлению, так что для них в нем нет ничего неожиданного или катастрофического. Конечно, если мы употребляем слово «совесть» только по отношению к интеллектуальному синтезу в сознании людей, способных на высокие чувства, то указанные выше люди бессовестны; но, если посмотреть на проблему более широко, совесть у таких людей есть, поскольку они обладают внутренней целостностью сознания, только она отражает общую ограниченность и извращенный характер их жизни. Фактически, такие люди обычно, если не всегда, имеют свои собственные правила, нечто вроде кодекса воровской чести, который они никогда не нарушают, а если нарушают, то испытывают раскаяние. Не бывает так, чтобы разум не осуществлял хоть какого-то нравственного синтеза.
Во многих случаях дегенеративное поведение вызвано тем, что индивид принадлежит к группе, являющейся носителем дегенеративных стандартов, что вовсе не указывает на то, что он сам по себе страдает какой-то душевной неполноценностью. Я имею в виду, например, что мальчик, который сбегает с уроков, обворовывает грузовики и бьет окна, может делать это, просто подражая остальным (так же как другие дети под другим влиянием направляют свою энергию на занятия спортом и участие в деятельности бойскаутов), пытаясь тем самым самоутвердиться среди тех, с кем он «бежит в одной упряжке». То же самое верно и для дурного поведения любого рода. Оно обусловлено принадлежностью к группе, а дегенерат, поскольку он тоже человек, так же социален, как и все мы. Группа формирует его нравственные представления, и то, что она одобряет и чем восхищается, не может казаться ему дурным независимо от того, как это расценивается остальной частью общества. Если для студенческого братства становится традицией выпивать, играть в азартные игры и списывать на экзаменах, новичок будет следовать этому, как чему-то само собой разумеющемуся.
Фактически, наибольшее зло творят в массе своей вполне нормальные люди, уверенные в том, что поступают правильно. Их совесть находит опору в нравах и коллективном моральном духе группы. Именно таким образом Германия вступила в Мировую войну.
В таком представлении о дегенерации нет ничего, что мешало бы практическому различению между ее отдельными формами, например между преступлением и сумасшествием. Хотя граница между ними является произвольной и размытой, как это всегда бывает при классификации явлений сознания, и в связи с тем, что мы признаем, что существуют «невменяемые преступники», само это подразделение и разница в отношении к стоящим за ним [подразделением] явлениям представляются, в целом, вполне оправданными.
