Человечек в колбе - [93]
От медуз и сифонофор он неожиданно перешел к… философии.
— Дюбуа-Реймон утверждает — «мы не узнаем» — и приводит семь неразрешенных мировых загадок. Он ошибается — шесть из них уже разрешены!
Геккель считал, что именно он разрешил эти неразрешаемые загадки. Седьмую же загадку — «о свободе воли» — он назвал «догмой» и заявил, что она основывается на самообмане. А значит и говорить о ней не стоит.
Через несколько лет из печати вышли «Мировые загадки». Это было своего рода «евангелие от Геккеля».
Название книги было интересно и завлекательно, фамилия автора гремела по всему миру. И книга разошлась в сотнях тысяч экземпляров и действительно сделалась евангелием для последователей Геккеля.
«Монизм» — вот новая религия, провозглашенная Геккелем. Он подменил бога загадочным словом «первооснова субстанции» и заявил, что только так и можно толковать ту «высшую силу», которая лежит в основе всего.
«Для нашей современной науки понятие „бог“ имеет смысл только в том случае, если видеть в нем последнюю недоступную познанию причину всех вещей, бессознательную и гипотетическую „первооснову субстанции“».
Это было очень тонко сказано. Тут была и недоступность познанию, и бессознательность, и первооснова. Геккелевская «субстанция» оказалась наделенной всеми основными признаками христианского бога. Словом, это был тот же бог, но иначе названный, бог «по последнему слову науки».
Геккель говорил о своей «субстанции» с профессорской кафедры, читал популярные лекции, писал статьи для газет и журналов, издавал брошюры и книжки. И малограмотный фермер, прочитав брошюру Геккеля, раздумчиво качал головой и шептал: «Как он пишет! Как это высоко и прекрасно! Так высоко, что я ничего не понимаю. Да, это великий человек! И его бог — последнее слово науки».
— Мы будем строить храмы в честь новой религии, — говорил Геккель с профессорской кафедры. — Мы создадим новую религию, великую и разумную, основанную на научных началах. Тогда все человечество переродится!
Он основал даже «Союз монистов» и выработал «положение» об его организации и дал нечто вроде «платформы монистов». Там, наравне с теорией, он попытался дать и «практику», указывая, как должны вести себя «монисты» в разных житейских случаях. Впрочем, его «монистические упражнения в духе социализма» не пошли дальше «справедливого правительства» и «разумной деятельности общественных людей с широким разделением труда и взаимным дополнением и поддержкой рабочего класса».
Он умер, когда ему было за восемьдесят лет.
Всю жизнь он боролся за дарвинизм, вся его научная деятельность была направлена к тому, чтобы укрепить теорию Дарвина. И он делал для этого все, что только мог. Больше того — он делал и то, чего не мог и даже не должен был делать.
«Лучше бы он любил меня поменьше» — вот отзыв о нем Дарвина.
Как неблагодарны бывают люди…
Базилиск или дракон, сфабрикованный из рыбы — ската.
VIII. За зародышем
1. Между двух стульев
Охота за яйцом началась очень давно. Еще Гарвей охотился за тайной куриного яйца. Реди пытался проникнуть в секреты мушиных яиц, Мальпиги раскрыл тайну яйца орехотворки, а Сваммердам придумал свою теорию. Но все эти охотники — а их было много — как бы знамениты и прилежны они ни были, действовали как-то вразброд. Они не сравнивали результаты своих охот, не старались обобщить. В этой охоте долгое время не было никакого порядка. Навели порядок в запутанных «яичных делах» русские охотники, а первым из них был Бэр, хотя фамилия у него и совсем не русская.
Ученый и его ученик.
По происхождению он был эстонец и воспитывался у себя на родине, у дяди. У отца Бэра было много детей, а у дяди — ни одного; вот они и поделились. Еще ребенком Карлуша Бэр старательно собирал раковины и окаменелости и прятал их так, что потом и сам найти не мог.
Когда Карлу исполнилось одиннадцать лет, он попал в руки учителя-медика Гланштрема.
— Что ты делаешь? — спросил его однажды Карл, увидя, что его учитель держит в одной руке цветок, а другой перелистывает какую-то странную книгу.
— Я хочу узнать название этого цветка, — ответил учитель, большой любитель ботаники.
— Да разве это можно узнать по книге?
Гланштрем объяснил ему, и Карл увлекся ботаникой. Определение растений стало для него чем-то вроде решения загадок и ребусов, и он готов был решать эти хитрые ребусы с утра до ночи. Одно было плохо: учитель был не очень силен в ботанике, и далеко не всегда он и Карл были уверены в правильности определения, а значит и решения задачи. Этот же Гланштрем соблазнил мальчика медициной — хоть сам и недоучился, — и мальчик начал мечтать о том счастливом времени, когда он станет врачом.
Так, мечтая, он попал в школу, в Ревель. Но едва он подрос, как начал мечтать об ином. Теперь это были мечты не о враче, целителе человеческих недугов, а наоборот. «Я буду военным», — решил Карл и принялся изучать тактику и фортификацию. Чего он только ни изучал в этой школе — все, что хотите, кроме русского языка. И только седым стариком, прожив куда больше половины жизни, он научился кое-как объясняться на языке страны, великим ученым которой он был.
