Чекисты рассказывают. Книга 7-я - [62]

В руках следственных органов остался один из них — Калью Кукк. Ханс Тоомла вскоре умер.

Карпов и Старинов внимательно выслушали сообщение начальника следственного отдела о результатах первой недели допросов Кукка.

— Юлит, только делает вид, что дает чистосердечные показания! — заявил Пупышев.

В чекистской работе не бывает мелочей, здесь не верят на слово даже, казалось бы, самым убедительным «признаниям» задержанных. И хотя довольно быстро было установлено, что в Тахкуранна Пярнуского уезда у Анны и Николая Кукк в 1923 году действительно родился сын Калью, который в войну служил в немецко-фашистских войсках, а после войны не вернулся на родину, надо было точно установить, является ли пойманный с поличным американский шпион Калью Кукком.

Задержанный очень удивился, когда однажды ему предложили переодеться в немецкую форму. Это был новенький френч мышиного цвета и такие же брюки, ремень со знакомой бляхой. Шпион, конечно, не знал, с каким трудом чекисты раздобыли это обмундирование в костюмерной драмтеатра имени Виктора Кингисеппа. Когда он оделся, в кабинет следователя вошел фотограф...

С фотографией Калью Кукка, облаченного в немецкую солдатскую форму, поехал в Пярнуский район заместитель начальника следственного отдела КГБ республики капитан Александр Иванович Ляпчихин. Это ему вместе с Донатом Пупышевым руководство комитета поручило распутать замысловатый шпионский клубок, связанный с делом Кукка и Тоомла.

Капитан Ляпчихин, несмотря на молодость, слыл уже бывалым человеком. В сороковом году, когда в Эстонии была восстановлена Советская власть, Саша Ляпчихин работал кочегаром маленького пароходика, курсировавшего по полноводной Нарове — от Чудского озера до выхода в Финский залив. На этом же пароходе стоял рулевым и его отец — Иван Ляпчихин. Саша стал одним из первых комсомольцев-активистов в городе Нарве, и его в числе четырех молодых ребят, владевших эстонским и русским языками, направили на работу в городской отдел НКВД для проведения паспортизации. Я видел один из паспортов того времени, выписанных крупным, четким, округлым почерком молодого Ляпчихина.

В начале войны комсомолец Ляпчихин вступил в истребительный батальон, которому пришлось сдерживать регулярные фашистские войска с танками и артиллерией. Потом прошел весь боевой путь Эстонского национального корпуса Советской Армии — от Великих Лук до Курляндии. В сорок пятом участвовал в ликвидации бандитских формирований и националистического подполья на территории родной республики, не пропустив, наверно, ни одной серьезной чекистской операции. И постоянно учился — очно и заочно. Обаятельный человек в кругу своих, он был бескомпромиссным и твердым в любом боевом деле.

Старенькая женщина, назвавшаяся Анной Кукк, суетливо заметалась по комнате своего деревенского дома, не зная, куда посадить нежданного гостя. Александр Иванович успокоил ее, усадил поближе к окну. В глазах женщины засветилась надежда. Она — мать, а какая мать не думает ежечасно о сыне, пропавшем в страшное лихолетье.

— Значит, после войны ваш сын Калью так ни разу и не приходил к вам?

— Нет, сыночек, не приходил. С сорок четвертого ничего о нем не знаю. Говорила ведь ему, чтоб не вступал в немецкую армию, так не послушал. А вот теперь где же он? И жив ли?

Она принесла альбом, показала довоенную фотографию сына.

— А вот на этой фотографии — не он ли? — положил Ляпчихин перед нею любительский снимок, сделанный всего несколько дней назад.

Анна Кукк дрожащими старческими руками взяла снимок, долго рассматривала.

— Он, это он — мой сын Калью, — сказала она взволнованно. — Только постаревший немного...

«Не немного, а на целых десять лет!» — подумал Александр Иванович, но вслух ничего не сказал.

— Где же он? Вы знаете, где он сейчас?

— Нет, мамаша, — ответил Ляпчихин, — мы не знаем, где он сейчас. Сами ищем.

Взятый из альбома Кукков снимок позволил судебно-фотографической экспертизой идентифицировать снятого на нем человека с изображенным на экспериментальном снимке сегодняшним Калью Кукком.

В ходе следствия возникало немало драматических моментов. Пойманный с поличным шпион долго пытался увести следствие от истины, прикидываясь раскаявшимся простачком, которому больше нечего скрывать. Но его ложь разоблачалась быстро и доказательно.

Он пытался скрыть свое участие в двух облавах на партизан в районе реки Луги и охотно рассказывал, как, обворовав немецкий военный склад, был приговорен к каторжным работам и удачно бежал вместе с другими из-под стражи. Он не хотел ничего говорить об участии в боях против советских войск под Нарвой и в районе Тарту, зато подробно описывал дезертирство из немецкой армии в сорок четвертом году, когда понял, что фашисты войну проиграли, и подробности бегства в Швецию на паруснике «Юрка» — со знакомой семьей и лейтенантом немецкой армии Ормусом. Он долго не называл места своих тайников с оружием, радиостанцией, другим шпионским снаряжением.

— Пауль Поулсон, начальник разведшколы дал задание доставать и фотографировать советские паспорта, сообщать о состоянии шоссейных дорог, о железной дороге Таллин — Ленинград, об аэродромах и количестве самолетов на них, о расположении бензоскладов, — повторял он на очередном допросе. — Собранные сведения мы должны были передавать по радио и тайнописью. Размер радиограммы не должен превышать 150 групп. Было условлено в радиограммах первые две группы оставлять незашифрованными, в конце ставить шесть шестерок, последнее слово — «Карл». Если сообщу, что «ездил на автомашине по улице» — значит, работаю по принуждению, а бессмыслица («ездил по реке на автомашине») — означает, что все у нас в порядке...