Чекисты рассказывают. Книга 3-я - [66]

— Тогда как же я к вам попал?

Казалось, у нее на все был готов разумный ответ уже заранее.

— Очень просто: познакомились сегодня в кафе.

— «Момент»?

— Нет, оно называется «Снежинка». Я им печатаю на машинке меню.

— Вы работаете машинисткой?

— Вообще-то давно на пенсии. Но у меня есть машинка, старенькая правда, и я подрабатываю иногда.

— А кто ваши соседи? Кто такой Борис Петрович?

— Он работает в горжилуправлении бухгалтером. Серьезный человек, большая семья. Я его детей, можно сказать, вынянчила. У него есть телефон. В первой квартире старик со старухой, пенсионеры. Во второй — молодая пара, малыш у них. В общем, живем дружно.

— Прописаться трудно будет?

— Вы же собираетесь устраиваться на работу?

— Конечно.

— Тогда это не сложно. Все, кто у меня жил, прописывались без задержки. Документы у вас в порядке?

Он почувствовал, что после семи дней неимоверного напряжения обрел под этой крышей настоящую тихую пристань. Последних ее слов он не слышал — так подействовала на него разрядка. Ей пришлось повторить вопрос:

— Я говорю, паспорт у вас в порядке?

— А? Да, все нормально — и паспорт, и военный билет, и трудовая книжка.

— Покажите.

Он достал и протянул ей паспорт. Она откинула корочку, прочла: «Уткин Владимир Иванович»...

Тут надо сказать, что перед последним «голосованием» на дороге, перед тем как сесть в колхозный грузовик, человек с «Одиссея» совершил небольшую прогулку в березовую рощу, через нее вышел на берег пруда, а по пути насобирал сухих палых веток, из которых соорудил маленький костер. Паспорт на имя Жолудева сгорел в нем. И отныне бородач именовался Владимиром Ивановичем Уткиным, 1935 года рождения. Там, где положено быть штампам прописки, значилось, что он выписан из города Свердловска 20 мая сего года. В трудовой книжке последняя запись сообщала, что он уволился с телефонного узла г. Свердловска, где работал в качестве техника, по собственному желанию в связи с переездом на новое местожительство. Короче говоря, если бы положить его документы рядом с документами того Уткина, который жил четыре года в Свердловске, а сейчас переехал в Челябинск, оказалось бы, что они совершенно идентичны. Засылая человека с «Одиссея» в Советский Союз, его шефы предвидели возможность того, что милиция может вдруг проверить его прошлое: откуда прибыл, кем работал и так далее. Маневр того, первого Уткина и его предшествующая безупречная жизнь должны были стать надежной опорой для новоявленного Уткина.

...Домна Поликарповна вернула ему паспорт.

— Очень правильные документы, — похвалила она.

Внизу хлопнула наружная дверь, послышался оживленный говор. И стих после того, как закрылась дверь квартиры.

— Слышимость у вас... — поморщился он.

— Не без этого. Но вы привыкнете. Идемте, я покажу вам комнату. — Она заметила, в каком он состоянии. — Ложитесь-ка спать, вам это необходимо. А об остальном поговорим утром.

Комната была небольшая, метров двенадцать, но квадратная и потому казавшаяся просторной. Раскрытое окно выходило во двор, и на уровне окна шелестела молодыми листьями макушка дерева.

— Когда зацветет, очень хорошо в этой комнатушке, — сказала Домна Поликарповна. — Вы извините, простыни у меня не новые...

Человек с «Одиссея» вновь подивился тому, как восприняла его неожиданное появление эта странная особа. Будто бы к ней по крайней мере раз в месяц звонили в дверь шпионы и она им аккуратно стелила постель, смущаясь только тем, что стираные и крахмаленые простыни в нескольких местах залатаны.

Он поставил портфель в угол за платяной дубовый шкаф.

— Это и всего у вас вещей? — опросила Домна Поликарповна.

— Да.

— Плохо.

— Почему?

— Несолидно как-то. Перед соседями.

— Они же не ходят сюда, откуда узнают?..

— Я не про то, — перебила она. — У каждого нормального человека хоть на один чемодан вещей наберется — правда ведь? Перед соседями неудобно...

— Ну, может, я с таким вот чемоданом к вам пришел. — Он развел руки во всю ширь.

— А может, кто видел, что вы были только с портфельчиком? — возразила она.

— Тоже правильно. — Он поскреб бородку. — Завтра пойду куплю чемодан.

— А гардероб ваш тоже весь на вас?

— Конечно.

— Так приобретите и костюм.

— И костюм, и рубахи, и много другого. Надо будет экипироваться как следует.

— Так до завтра, — сказала она дружески. — Я утром всем объявлю, что у меня новый жилец. Не забудьте: мы с вами в «Снежинке» познакомились. Вы сами ко мне подошли.

— Хорошо. Спокойной ночи...

Засыпая, он думал о том, какая удивительная женщина — его хозяйка.

Глава четвертая СЕРАЯ ПАПКА

Все документы, касающиеся происшествия с пропажей пассажира в батумском порту, были разложены строго по разделам, пронумерованы и подшиты в серую папку с особым грифом и кодированным названием дела. На вид дело как дело, ничем особенным оно не отличается от других дел. На обложке стоит дата его начала — 15 мая 1971 года, когда капитан Ксиадис почувствовал угрызение совести и на прощание сказал что-то майору Гроженкову. Однако прочтешь документ за документом и хочется закрыть папку и немного порассуждать.

Различные случаи подобного рода, когда они становятся нам известны, представляются законченными обособленными эпизодами: началось тогда-то и закрыто в такой-то день. В действительности дело обстоит иначе, и не трудно понять, что любой такой случай не просто отдельный эпизод, а часть, звено, узел длинной, нескончаемой, как смолистый морской канат, истории, которая плетется вот уже шестой десяток лет и называется тайной войной против Советского Союза. Эта война идет и днем и ночью, в любое время года, в любую погоду, даже чем она хуже, тем лучше, не прекращаясь ни на час, ни на секунду. Большинство людей, которые мирно работают у станка, в поле, вовсе не подозревают, какой опасности может подвергаться их мирная жизнь, и лишь кое-что знают об этом из иногда появляющихся газетных статей, книг и фильмов. Другие же люди постоянно тратят всю свою энергию, ум, волю и талант, не щадят своего здоровья, не считаются со временем, чтобы этот тайный фронт не смог продвинуться вперед ни на сантиметр. И они могут рассказать вам, что ни один из подобных эпизодов не возникает сам по себе, из ничего, и ни один из них не минует предназначенной для него папки. Все имеет свое начало и конец.