Чекисты рассказывают. Книга 3-я - [42]

«Наша борьба растет и ширится. Молодежь не должна обзаводиться уютными домиками и семьями, она должна быть на родине вместе со своим народом, готовить почву для народной революции».

— Революции в России? — спросила Марта, когда я ей рассказал об этом слете. — Зачем это нам с тобой? Что она нам даст?

Вскоре после этого нам позвонили по телефону и сказали, что в ближайшее воскресенье ко мне приедет гость из Франкфурта-на-Майне. Предупредили, что человек мне известен, и попросили держать в тайне предстоящий визит.

— Пусть приезжает! — заключила Марта. — Я у него сама спрошу, зачем тебе революция в России!

Однако к приезду гостя она приготовилась отменно. Был испечен праздничный яблочный пирог, приготовлен обильный обед; она выставила вино, которое привез еще ее не состоявшийся жених.

В полдень у нашего крыльца остановился черный «мерседес». Из машины вышел тот самый господин, который принимал меня во Франкфурте-на-Майне. Стояла промозглая февральская погода. Снег источал влагу, было сыро и холодно.

Я открыл дверь и помог гостю снять шубу. Он сказал, чтобы я его представил своей супруге как Виктора Михайловича.

Он поцеловал у Марты руку и, не опуская руки, сказал:

— Вы, Сергей Тимофеевич, были очень сдержанны в прошлый раз, рассказывая о своей супруге! Вы прячете красавицу! Ваша супруга — это мать! Это сильное тело может родить только здоровых детей! У вас есть дети? Они здоровы?

Марта расцвела в улыбке. Он приласкал мальчиков, достал из кармана подарки — два детских шоколадных набора.

Марта была им очарована, но разумная расчетливость не оставила ее. Надо сказать, если она что-либо наметила, то нелегко отказывалась от намеченного. Она спросила гостя: о какой революции говорили нам в Мюнхене? Можно было подумать, что гость ожидал этого вопроса.

— Мой друг способен обеспокоить общество! — воскликнул он. — А людей положительных, устойчивых в своих привычках и взглядах даже и взволновать! Это далекая задача! Но если я вам все объясню, вы ее не посмеете отвергнуть! Вы должны, Марта, — продолжал он, — понять мужа! Вам это трудно, мне легче. Я тоже с молодых лет живу в Европе, вдали от родины. Мне дорога оттуда каждая весточка, когда в ней содержится что-то хорошее, что-то радостное. Но, — гость развел руками и вздохнул, — радостного и веселого там мало. — Он приложил руку к сердцу: — И здесь от этого больно!

Виктор Михайлович встал, обошел стол и сел рядом с Мартой.

— Сергей Тимофеевич, это для вас! Но я рад, что меня услышит и Марта! А вы знаете, когда создавался наш союз, мы ни о какой революции не думали. Создавался он, когда я был так же молод, как и вы... Быть может, чуточку постарше! Меня тоже мальчишкой увезли из России. Родители увезли, они бежали от революции, от большевиков. Мой отец был офицером. Сражался на фронте в первую германскую войну! Он, вероятно, сражался против вашего отца или вашего деда, Марта?

— В ту войну был убит мой дед! — ответила Марта. — Но он был убит не в России, а во Франции.

— Франция была союзницей России... Отец мой и ваш дед, как видите, состояли во враждебных лагерях. Ваш дед был убит во Франции, мой отец — в Восточной Пруссии. Судьба должна была бы нас навеки развести, не оставив возможности для примирения. У нас в России была собственная земля. В семнадцатом году свершилась революция! Я был мальчиком, но кое-что понял. Я знал, что мои старшие братья, что моя мать сочувствуют нищему русскому народу! Я знал, что отец мой презрительно относился к бессильному и безвольному тогда царю Николаю Второму! Он ждал с великой надеждой революцию... Он был убит до революции. Но он не пережил бы разочарования! Большевики в дикой озлобленности прежде всего отняли у нас землю. А это означало отнять у нас средства к жизни. Нас не брали на службу, нам не давали учиться. У матери сохранились фамильные драгоценности, в двадцатом году она увезла нас в Германию...

Виктор Михайлович давно уже встал и мерил шагами столовую. Говорил возбужденно. Он остановился около меня и едва слышно произнес:

— Я очень сожалею, что Марта не поймет сейчас моих слов, а перевести я не могу... Это стихи Тютчева, дворянина! Его стихи о России:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Виктор Михайлович читал вполголоса, чуть склонившись надо мной. Он умел читать стихи. И я чувствовал, как раздвигаются стены нашего дома и передо мной возникают соломенные крыши Вырки, наш дом на пригорке, разбитая молнией ветла на краю деревни.

Он выпрямился, отступил от меня на шаг, в глазах у него застыли слезы. Он закончил:

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил благословляя.

Он медленно подошел к Марте, положил руку на спинку ее стула.

— Переведи ей, Сережа. — Он назвал вдруг меня по имени. — Ты уловил, в чем ужас России?

Тут он перешел на немецкий язык, не надеясь, что я переведу:

— «В рабском виде царь небесный»! Вот он, весь образ России! Никто так не обрисовал нашей отчизны, как дворянский поэт Тютчев! За что же нас предали проклятью и ненависти? Мы росли на чужой земле, мы росли в ужасе ненависти, наши отцы старели, от нас все дальше и дальше отдалялась родина... Но как бы ни была прекрасна Европа, родины нам она не могла заменить! И тебе, Сережа, никогда не заменит!