Чекисты на скамье подсудимых - [44]
С информированием о результатах расследования затягивали, по нормам чекистского делопроизводства, очень долго, пока из Киева не пришло напоминание. Новый (с 4 июня 1938 г.) особоуполномоченный НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности Андрей Григорьевич Назаренко (1903 г.р.), уже 29 августа 1938 г. ставший бывшим и. о. особоуполномоченного, подбирая свои «хвосты», обратился к Г. Вяткину с предложением сообщить о результатах расследования по делу мародеров[323].
Получив письмо, Г. Вяткин решил сначала переговорить с С. Голубевым. Говорить им было о чем. В деле имеется справка С. Голубева о том, что проект заключения по результатам расследования им был написан 11 мая и с того времени находился у Г. Вяткина[324]. Согласно заключению, Г. Тимошенко, Л. Кондрацкий, В. Вишневский, Ф. Игнатенко, И. Островский, И. Паншин, М. Лейфман, А. Стругачев, В. Агапов, А. Терещук, М. Лазоркин, Р. Портнов, Я. Лавринец, М. Бланк[325], Ф. Костенко[326], Андропов и Федотов брали вещи арестованных себе[327]. Все эти вещи, за исключением двух пар сапог, якобы были возвращены в УНКВД и уничтожены по акту от 11 мая 1938 г.[328]
В документе отсутствовали фамилии коменданта УНКВД М. Люлькова и шофера 00 12-й механизированной бригады[329]Владимира Ивановича Гирича (1911 г. р.). К тому же М. Люльков вместе с С. Голубевым подписал акт об уничтожении вещей. Это говорило о нежелании Г. Вяткина указывать в числе фигурантов дела коменданта УНКВД, на котором лежала грязная работа по умерщвлению узников и вывозу их тел в места тайного захоронения. А о В. Гириче мы скажем чуть позже.
В заключении было указано, что «растаскиванию вещей арестованных способствовало бывшее руководство УНКВД», мародеры заявили: «Вещи арестованных мы брали с ведома бывшего начальника УНКВД капитана государственной безопасности тов. Якушева, который на совещаниях, проводимых с лицами, кои принимали участие в операциях, проводимых комендатурой УНКВД, неоднократно говорил: “Если Вам нужны какие-либо вещи, то берите только с разрешения тов. Лебедева (бывш[его] нач[альника] 5-го отдела УНКВД, ответственного за проведение операций) или коменданта. При выносе их хорошо завертывайте в газеты, так, чтобы никто не видел, что Вы несете”»[330].
Учитывая это, а также то, что «ими проведена большая работа по линии комендатуры УНКВД», и большинство вещей якобы было уже изъято у мародеров, Г. Вяткин посчитал возможным ограничиться дисциплинарными взысканиями в отношении семи человек: Л. Кондрацкого и М. Лейфмана арестовать на 15 суток, Г. Тимошенко — на 10, В. Вишневского — на пять, Ф. Игнатенко и В. Агапова — на трое суток, а А. Стругачеву объявить выговор[331].
7 сентября 1938 г. Г. Вяткин направил ответ А. Назаренко (уже не исполнявшему обязанности особоуполномоченного НКВД УССР), в котором постарался затушевать истинную ситуацию: «[··.] Произведенным расследованием отдельные факты присвоения вещей подтвердились. Некоторые работники УНКВД […] после проведения операции свои сапоги и другие вещи обменивали, так как в своих вещах прийти в квартиру не имели возможности в силу специфических условий работы. На лиц, кои присваивали вещи, мною наложено дисциплинарное взыскание»[332]. Использованные в письме бюрократические штампы («отдельные», «некоторые»), хитрый глагол «обменивали» вместо «забирали» и ссылка на специфические условия работы должны были, по мнению авторов, вызвать понимание у коллег. Но, как оказалось, не вызвали. Был и другой взгляд на эти вопросы.
Так, в Новоград-Волынском горотделе НКВД начали собирать компромат на шофера В. Гирича. Первые материалы поступили весной 1938 г., после ареста его шурина — военнослужащего 14-й кавалерийской дивизии (г. Новоград-Волынский), капитана РККА и «заговорщика» Мокроусова. Но это была лишь «связь», которая запятнала репутацию Гирича. Из письма начальника горотдела Г. Артемьева в УНКВД видно, что В. Гирич привлек к себе внимание коллег другим: «Начиная с осени 1937 г., а также весной и летом [19]38 г., Гирич под разными предлогами напрашивался ездить автомашиной в Житомир […]. На обратном пути, по-видимому, с помощью работников комендатуры УНКВД, привозил в мешках вещи расстрелянных, которые, вместе со своей женой, по спекулятивным ценам распродавали на рынке в г. Новоград-Волынский. Таким порядком Гирич 3–4 раза по 1–2 мешка каждый раз привозил из Житомира вещи расстрелянных: кожаные пальто, тужурки, сапоги, суконные пальто, костюмы, военные рубашки, шинели, а иногда и портупеи». В условиях характерного для советской действительности тотального дефицита одежды и обуви, а также отсутствия у многих людей средств на их приобретение, человек, получавший доступ к таким ресурсам, по тогдашним меркам быстро обогащался. О том, как это было в случае с В. Гиричем, будет сказано далее.
Г.Артемьев обратил внимание еще на один момент: «Гирич техническим работникам ГО НКВД Масликову[333], Добровольскому[334] рассказывает о том, что он осенью 1937 года был вызван в комендатуру УНКВД и там приводил приговоры в исполнение, причем говорит, что ему “за каждый расстрел платили по 50 рублей”. Действительно, Гирич осенью 1937 года в УНКВД работал одну неделю в комендатуре, но не следует ему среди технических работников разглашать наши государственные секреты».
