Чекисты на скамье подсудимых - [32]

.

Другой свидетель, Борис Наумович Нейман, по большей части подтвердил то, что Данилов сказал о Борисове, но имел совершенно другое мнение об Абрамовиче. Родившийся в 1907 г., Нейман работал в Уманском РО НКВД с середины октября до конца декабря 1937 г., а затем с 13 марта 1938 г. и до конца апреля 1939 г. Ранее он занимал должность следователя транспортной прокуратуры станции Христиновка. Его работа в Умани состояла в том, чтобы писать обвинительные заключения и подшивать дела[187].

Нейман заявил суду, что он слышал от других сотрудников НКВД, что ответственность за организацию комнаты № 21 несет Шаров. Более того, работники областного УНКВД Роголь, Шарбурин и Рейхман посещали «лабораторию» и были хорошо осведомлены о том, что там происходит[188]. Нейман также утверждал, что ему «приходилось лично слышать категорическое запрещение Борисова бить арестованных»[189]. Показания Неймана о расстрелах были основаны на его личном присутствии в расстрельных ׳камерах, хотя Абрамович утверждал, что он выгнал Неймана оттуда из-за угрозы рикошета пуль[190]. Нейман, однако, смог описать процедуру расстрела, отметив, что работа Борисова состояла в том, чтобы проверять удостоверения личности осужденных, сообщать им о том, что их готовят к транспортировке. Затем он должен был уйти. После ухода Борисова осужденные по одному шли к Абрамовичу, который забирал у них деньги в обмен на квитанции. Только после этого заключенных расстреливали[191].

Нейман утверждал, что вначале он думал, что деньги осужденных отдавали государству, а их имущество закапывали. Позже, однако, он оказался в кабинете Борисова в тот момент, когда тот отчитывал членов расстрельной команды Кравченко и Карпова за ТО, что они допустили продажу вещей расстрелянных на базаре. Именно тогда Нейман, по его словам, обнаружил, что расстрельная команда делила краденное. Нейман также сказал, что видел, как Абрамович выбил золотые зубы у расстрелянного и утверждал, что якобы написал об этом случае в донесении Н.Н. Федорову — начальнику областного УНКВД с 28 февраля по 28 марта 1938 г. Он добавил, что Абрамович присвоил шинель некоего Соболя, бывшего начальника Монастырищенского районного отделения НКВД, после того, как Соболь был расстрелян, и уже на следующий день после расстрела ее носил[192]. Абрамович в ответ назвал показания Неймана «вымышленными» и утверждал, что Григорий Пименович Сагалаев, занимавший с августа 1938 г. пост начальника Уманского РО НКВД, сговорился с Нейманом, чтобы «угробить» Абрамовича[193]. Позже Абрамович утверждал, что Нейман возненавидел его после того, как он выгнал Неймана из расстрельной камеры[194].

Вопрос о выбивании золотых зубов у расстрелянных не раз возникал во время всех трех судебных процессов. Член расстрельной команды Емельян Федорович Кравченко, он же охранник уманской тюрьмы, чья жена, предположительно, продавала вещи на базаре, на втором судебном процессе показал: «Перед исполнением приговоров у арестованных отбиралась одежда, из коей: плохая одежда уничтожалась, а лучшую одежду брал себе Абрамович, частично раздавал он одежду и сотрудникам участникам его бригады». Кравченко также подтвердил, что видел, как Абрамович выбивал золотые зубы[195]. В ответ Абрамович вновь обвинил Сагалаева в том, что он заставил Кравченко дать ложное показание[196]. Член расстрельной команды Петр Михайлович Beрещук, фельдъегерь Уманского РО НКВД, подтвердил, что Абрамович брал лучшее себе и что он выбивал золотые зубы. Он утверждал, что Сагалаев сказал ему и Кравченко только то, что они должны давать показания, но что именно говорить, он им не указывал[197]. Два других члена расстрельной команды, которые давали показания только на первом судебном процессе, Григорий Константинович Блинкин и Степан Николаевич Пиванов, утверждали, что не видели, как Абрамович выбивал золотые зубы. Блинкин добавил, что расстрелы были подобны конвейеру, и «не было Даже минуты свободной, чтобы заниматься извлечением золотых зубов у осужденных», на что Кравченко возразил, что «можно было найти время, несмотря на то, что все очень были заняты»[198].

Шофер Зудин также «работал» на расстрелах. На первом судебном процессе, когда он еще не был обвиняемым, Зудин утверждал, что Абрамович забрал ни много ни мало 200 золотых зубов. Он также обвинил Абрамовича в том, что тот заставлял его возить мешки с одеждой на квартиру Абрамовича[199]. На втором и третьем судебных процессах, где Зудин уже был подсудимым, он изменил свои показания, сказав, что никогда не видел, чтобы Абрамович выбивал золотые зубы[200]. Зудин объяснил, что это Сагалаев заставил его лжесвидетельствовать против Абрамовича[201].

Возможно, еще более показательным для понимания «теневой экономики» преступного мира сотрудников НКВД, чем вопрос о золотых зубах, было отношение к вещам расстрелянных. Сотрудник Тихон Семенович Калачевский, выходец из крестьянской семьи, который был допрошен, вероятно, перед первым судебным процессом, но не давал показаний на суде, сказал: «Необходимо отметить, что в то время в оперследгруппе было создано мнение о том, что приведение в исполнение приговоров — это тяжелая работа, и, если участники этого берут вещи, то нет ничего страшного, что они, мол, заслуживают этого». Калачевский был потрясен, когда увидел Абрамовича в шинели расстрелянного Соболя на второй или третий день после его казни