Чекисты. Книга первая - [4]

Алексей вернулся к столу, придвинул лампу и взял в руки фотографии.

Наступили дни, которые Алексей Михалев прожил тихо и безмятежно, как не доводилось ему ни разу за последние четыре года. Свободного времени было хоть отбавляй.

Синесвитенко исчезал из дому чуть свет: у него были дела на заводе сельскохозяйственных машин. Вечерами, по дороге домой, он где-то встречался с Инокентьевым, который передавал ему паек для Алексея и неизменное распоряжение: терпеливо ждать.

Так прошла неделя.

Безделье становилось уже в тягость.

Синесвитенко являлся домой поздно: он возглавлял группу активистов, которые собирали у рабочих носильные вещи для обмена на продукты. Набегавшись за день, он едва волочил ноги. На скулах его пятнами горел румянец.

— Сгоришь, Петро, — сказал ему как-то Алексей. — Нельзя так.

— Не сгорю, — отмахнулся Синесвитенко. — От меня одни кости остались, а кости не горят, только тлеют… Завод надо восстанавливать, а у людей руки не поднимаются. Вот продукты добудем — приободрятся… Отряд собрали… Махнем куда-нибудь в хлебные места с кулачьем торговаться…

И вскоре он действительно уехал с рабочим продовольственным отрядом куда-то к Раздельной.

На прощание Синесвитенко сделал Алексею подарок. Месяц назад ему удалось раздобыть на базаре две одинаковые фигуры китайских болванчиков. Фигурки были из крепкой стали, полые внутри, и Синесвитенко смастерил из них зажигалки. Если нажать пружину на спине у болванчика, верхняя часть его головы немного откидывалась и изо рта вырывался тонкий язычок пламени. Еще раз нажмешь — рот захлопывался, проглатывая огонек. Таких затейливых зажигалок Алексей еще не видел. У Синесвитенко были просто золотые руки.

— Возьми на память, — предложил Синесвитенко, — они, можно сказать, единственные в своем роде, одна у тебя, другая у меня. Кто знает, увидимся ли еще, а так, может, и вспомнишь… За Пашкой доглядывай. Я ведь ненадолго. Ежели хорошо пойдет, через неделю буду обратно.

— На меня надежда слабая, — сказал ему Алексей, — не сегодня-завтра могу улететь.

— Ну, пока здесь… Он хлопчик мозговитый, проживет и сам.

Через два дня после его отъезда, поздно вечером, когда Алексей и Пашка играли перед сном в подкидного дурака, в дверь постучали, Алексей отложил принятые карты (а напринимал он много: Пашка играл здорово, к тому еще жулил) и пошел открывать.

За дверью стоял невысокий человек в штатском пальто.

— Здравствуйте, — сказал он, — привет вам привез из Херсона.

— От Сергея Васильевича?

— От Василия Сергеевича. Вас ждут, просили скорей…

И, казалось, с приходом связного жизнь сразу обрела привычный тревожный ритм, будто и не было недельной передышки. Алексей торопливо навернул портянки, всунул ноги в сапоги и наскоро увязал в тряпицу немудрящее свое имущество — запасную пару исподнего белья и стопку писчей бумаги.

Одевшись, подошел к Пашке.

— Будь здоров, ухожу.

— Надолго? — спросил Пашка, с тревогой наблюдавший за его сборами.

— Кто его знает. Ждать-то меня не надо.

У Пашки задрожали губы.

— Насовсем, что ли?

— Уж и насовсем! Приду, наверно. А если нет, сам хозяйничай. Еды тебе дней на пять должно хватить, постарайся обернуться, пока отца нет. На рыбалку ходи… — Алексей говорил преувеличенно бодро и при этом старался не глядеть в огорченные Пашкины глаза, чтобы и самому не расчувствоваться. — Словом, все должно быть в порядке.

Пашка молчал. Веки его подозрительно набухли.

— Ну, прощай. — Алексей потрепал его по жестким вихрам, слипшимся от соленой морской воды, и направился к двери.

— Пойдемте, — кивнул он связному.

Они вышли на улицу.

— Отсюда в квартале фаэтон.

Сперва они ехали по немощеной, в глубоких рытвинах дороге, потом по твердому настилу брусчатки, звонко цокавшей под копытами, и, наконец, по мягким деревянным торцам — в центре города. Остановились вблизи какого-то сквера.

— Жди здесь! — приказал связной вознице. — Двинули, товарищ.

Он легонько подтолкнул Алексея и соскочил на землю.

Обогнув сквер, они пересекли улицу, вошли в темный подъезд большого дома и поднялись на второй этаж. Связной дернул ручку звонка. За обитой войлоком дверью брякнул колокольчик, и почти тотчас же им открыли. Пожилая женщина в домашнем халате провела их в конец длинного коридора, отворила одну из дверей.

В комнате с завешенными окнами, обставленной громоздкой дубовой мебелью, сидели за столом Инокентьев и Оловянщиков — начальник разведотдела Одесской губчека. Был Оловянников ниже среднего роста, плотный. Глубокие залысины прорезали его негустую шевелюрку, грозя в недалеком будущем сомкнуться на темени. Квадратные усики над губой он то и дело трогал пальцем, будто проверяя, на месте ли они.

В углу Алексей увидел еще одного человека — седого кряжистого, в потертом пиджаке, по виду рабочего.

— Спасибо, — сказал Оловянников, — можете идти. — Когда связной и женщина вышли, он взглянул на Алексея, приветливо щурясь из-за очков. — Как дела, херсонец?

— Какие дела? — хмуро сказал Алексей. — Для таких дел незачем было из Херсона уезжать, восемь дней баклуши бью.

Оловянников усмехнулся.

— Ничего не поделаешь, приходилось выжидать. Садись. Как чувствуешь себя? Нашему брату отдых на пользу не идет, это уже доказано. Привыкнешь к неспешному существованию, и что-то в тебе ослабевает, размягчается, а после все как будто внове. Замечал?