Чекистка - [16]

Проходит еще немного времени, и с Верой встречается председатель Казанского комитета РСДРП(б) товарищ Трилиссер. По его предложению Вера устраивает заседание объединенного комитета учащихся средних учебных заведений города Казани. Собрание происходит на частной квартире в районе Арского поля, где присутствует и товарищ Трилиссер.

* * *

Первый урок — география. Закрыв уши руками, Вера уткнулась в учебник. Прошлую ночь мучила зубная боль, и сейчас смысл прочитанного доходит с трудом. Каждую фразу приходится перечитывать. В голову упорно лезут мысли о доме. Как там родные? В конце концов они хорошие, славные, добрые, хотя и не могут понять ее… Она обязательно придет домой, вот только закончит пятый класс. Но о постоянном возвращении домой не может быть и речи.

В эту секунду голос преподавателя громко назвал ее фамилию.

Вера вздрогнула и подняла голову. Господин Винокуров, по прозвищу Кокетка, молодой блондин со слащавым лицом, насмешливо смотрит на нее до прозрачности светлыми глазами.

— Сожалею, мадемуазель, что оторвал вас от занятий, но уроки все же положено учить дома, — с издевкой в тоне говорит Винокуров. — Ах да, пардон! — Преподаватель церемонно кланяется. — Я совсем было упустил из виду: вы ведь всерьез заняты политикой. А она, конечно, отнимает много времени, вы даже дома бывать не успеваете.

Вера с трудом сдерживает себя. Она еще не понимает, куда клонит географ, чего он хочет. И выжидает.

— Мы решили облегчить вам жизнь, — добавляет Винокуров и язвительно улыбается, но тут же хмурится и резко заканчивает: — Вы исключены из гимназии, извольте покинуть класс.

— Нельзя ли узнать, за что? — Вера выжидательно щурит глаза.

— О! Вы не знаете? — всплескивает руками Винокуров.

— Будьте любезны объяснить! — резко требует Вера.

— С удовольствием! — Географ снова наигранно расшаркивается. — За поведение, милая барышня: богохульство, побег из дому, за политику. Надеюсь, этого достаточно?

— Любопытно, господин Винокуров, откуда у вас такие исчерпывающие сведения? Не из охранки ли? Случайно, вы там не служите?

Преподаватель задыхается от злости. Он теряет дар речи и только жестом показывает на дверь.

«Только бы не показать этому негодяю, что я дорожу их гимназией», — думает она. Захлопнув книгу, не спеша, с достоинством Вера направляется к двери. Класс замер. Он провожает ее сочувственными взглядами.

По дороге домой Вера постепенно успокаивается. Ну раз так получилось, что поделаешь. Придется снова сдавать экстерном. Не привыкать. Она махнула рукой. Исключение из института было куда более ощутимым ударом. Переживу и это. Не покоряться же всякой дряни, в самом деле.

Вера вспомнила институт благородных девиц… Как это все отдалилось, куда-то ушло. Разве она думает о нем? Нет! А ведь совсем еще недавно казалось, что она не перенесет позора… Но все забыто. Время — чудодейственный лекарь. Мотнув головой, точно сбросив с себя тяжесть, Вера бодро зашагала в коммуну.

Но беда одна не приходит. На Старо-Горошечной Веру ждали двое полицейских[12]. Судя по позам этих господ, обыск был уже закончен, а на лицах у них написано, что успехом он не увенчался.

Вера даже не удивилась появлению полиции. Этого надо было ожидать. Ее губы как-то сами собой сложились в насмешливую улыбку: так велико было ее презрение к представителям власти. Но сердце кольнуло больно и неприятно.

Войдя в комнату, Вера подняла несколько книг и поставила на полку. Потом наспех побросала в шкаф валявшуюся на полу одежду и повернулась к полицейским:

— Идемте, — совершенно спокойно сказала она. Полицейские переглянулись, и один из них удивленно пробормотал:

— Ого, черт возьми!

* * *

Знакомству с полицией Вера не обрадовалась, но и не испугалась. Как ни странно, она испытывала совсем неуместное чувство любопытства: а что будет дальше?

Вера трезво отдавала себе отчет, что ей придется многое выдержать. Но она была уверена в себе.

Веру доставили в пересыльную тюрьму: губернская, как она поняла из разговоров конвоиров, была переполнена. «Пересылка» находилась у самого кремля, и в подавляющем большинстве там были уголовники. Для политических полгода назад оборудовали три женские камеры, в одну из которых и попала Вера.

В камере кроме нее находились еще трое: двое — совсем молоденькие, а третья — старуха. Ее вид так поразил Веру, что она остановилась, едва переступив порог. У заключенной было безжизненное, как маска, лицо, на котором цвели неестественно огромные, детские глаза. Они походили именно на цветы, фантастические синие цветы. И столько в них было простодушия, молодости и силы, что Вера не могла оторвать взгляда.

— Идите сюда, — говорит женщина. — Здесь есть свободные нары.

Будто очнувшись от наваждения, Вера переводит дыхание и шагает к нарам.

— Садитесь. Или прилягте, если устали. — Женщина улыбнулась. — Правда, лежать здесь не очень приятно… Но ничего, это скоро пройдет. Привыкнете.

Вера посмотрела на нары: ни подушки, ни одеяла. Только соломенный матрац, да и то такой грязный и засаленный, словно его подобрали с помойки.

«А ты белоснежных простыней ожидала?» — зло подумала о себе Вера и, сбросив туфли, решительно забралась на нары. Заключенная посмотрела на нее одобрительно, но ничего не сказала.