Чекист - [94]

Покупатель был одет по-городскому, держал под мышкой облезлый портфель и, выкатывая поверх железных очков близорукие глаза, тянул к себе куль с крупой, надсадно крича:

— Как же мне детей кормить? Есть в тебе совесть? Можешь ты понять человека?!

— Тогда плати! Чего в портфелю гроши ховаешь? Плати, бери гречку, дешевле не на́йдешь!

— Живоглот, вот ты кто! Живогло-от! — собрав все силы, крикнул человек в очках и, бросив куль, повернулся, чтобы уйти.

— Эх ты! — с досадой сказал владелец гречки, увязывая бечевкой куль. — Чего гроши жалеешь, все равно они скоро ходить не будут!

Человек с портфелем долго бродил по ярмарке и все не мог найти гречки за сходную цену.

Срок командировки истекал, и он возвратился в Херсон с кучей актов по ревизии и пустыми мешочками, которые ему перед отъездом жена с надеждой запихивала во все карманы. Она встретила его слезами и бранью. Что он там делал на своей ревизии, если не мог привезти детям крупы, не мог достать муки, меду? Небось не думал о детях? У всех мужья как мужья, а ей господь послал наказание за чужие грехи! Если он так старается ради Советской власти, что забывает собственную семью, так пусть эта власть кормит его детей! Пускай он немедленно идет в Совет, в окружком, к самому Калинину, — но чтоб крупа у детей была!

Он взглянул на разъяренную до отчаяния супругу, на обоих сыновей, худых, с синюшными лицами и выпирающими ключицами, и такая обида подступила к горлу, что он схватил свой портфель и побежал в окружком.

— Чего вы хотите, товарищ? — поднял глаза от газеты инструктор окружкома.

Он собирался поговорить здесь по душам, рассказать о семье, о детях, которые не могут учиться из-за постоянного голода. Но вид человека, безмятежно читающего газету, так поразил его, что вместо этого он грохнул кулаком по столу и закричал:

— Мне нужна крупа! Для моих детей! Которые мрут с голоду, пока вы тут газетки читаете!

Инструктор побелел, молча провел ладонью по бритой голове и ничего не ответил.

— Не дадите? — проговорил посетитель с угрозой в голосе, уверенный, что сейчас сделает что-нибудь невероятное, страшное.

— В городе ничего нет, — тихо сказал инструктор. — Последний запас крупы мы вчера отправили рабочим Николаева.

Тогда посетитель щелкнул замком портфеля и стал швырять на стол одну бумажку за другой.

— А это? Это что? Сидите тут и не видите, что вокруг творится! Все, все есть! Но у кого? У спекулянтов. У кулака. У вора и жулика. Вот кто пользуется положением! Можно это терпеть? — Он потрясал разграфленными исписанными листками и доказывал, что посеяно и собрано гораздо больше, чем показано в официальных сводках, что на местах в бухгалтерских документах путаница, что повсюду саботаж и контрреволюция.

Инструктор окружкома, почесав переносицу, спросил:

— Вы беспартийный, товарищ?

— Да, я... — растерявшись, пробормотал он, — бухгалтер я... частное лицо...

Это почему-то обрадовало окружкомовца. Он схватил телефонную трубку и, назвав номер, сразу стал кричать, придерживая трубку плечом, черкая что-то на бумаге и весело поблескивая на бухгалтера глазами:

— Ну вот, беспартийный человек видит, а наши в сельхозотделе уперли глаза в потолок и плавают в этих... в эмпиреях... Как ваша фамилия, товарищ бухгалтер? Сердюк. Так вот, придет к тебе товарищ Сердюк. Наш, наш, советский человек. Он на бумажках покажет, есть на селе классовая борьба или нет. Это нам в помощь — прошибить примиренцев. Потом расскажешь, до чего вы там договоритесь. Бувай! — И, бросив на рычаг трубку, протянул Сердюку записку, нацарапанную на клочке бумаги. — Пожалуйста, пройдите в окружной отдел ГПУ, найдите там товарища Медведева, повторите ему все, что рассказали мне. И помогите, чем сможете.

— Я вам помочь? — не понял Сердюк.

— Ну, конечно, — подтвердил инструктор, укладывая все сводки и акты в облезлый бухгалтерский портфель и передавая ему. — Ведь вы пришли нам помочь?

Сердюк вышел из окружкома, держа в руке записку и недоумевая, как могло получиться, что он пришел сюда за помощью, а вместо этого сам идет помогать, да еще в ГПУ.

Все же он по пути завернул домой. Услышав про ГПУ, жена побледнела, у нее затряслись руки.

— Господи, что ты там наговорил? Тебя заберут! Не забудь оставить карточки и заборную книжку! Что с тобой будет!

— Глупости, — не совсем уверенно успокаивал он ее. — Напротив. Меня просили, как бухгалтера, помочь им... Но если я к вечеру не вернусь, сообщи на службу, со мной ведь все документы...

Жена залилась слезами. Увязала ему с собой тощий узелок. Проводила до Гимназической улицы. И перекрестила тайком.

Перед Медведевым предстал щуплый, взъерошенный человек неопределенного возраста, с маленьким пуговкой носиком, на котором прыгали железные очки, с пухлым портфелем под мышкой.

А Сердюк увидел за столом стройного молодого человека. Открытое лицо, веселый взгляд. На петлицах ромбы. В приемной сказали, что это сам заместитель начальника окружного отдела.

Сердюк сбивчиво рассказывал о своей командировке, выкладывал на стол сводки, акты ревизии.

Просматривая документы, Медведев подробно расспрашивал о случайных встречах, задумывался над отдельными словами. Сердюк нервничал. Ему казалось, что этот чекист пропускает самое важное и останавливается на мелочах, не имеющих никакого значения.