Чехов плюс… - [58]
В том же письме есть слова о Вагнере: «Здесь начинается новое искусство». В творчестве и эстетике Вагнера начиналось «новое искусство». В произведениях великих русских романистов (с которыми в Европе тогда еще не были знакомы) тоже начиналось «новое искусство». И какими бы ни были конкретные оценки тех или иных произведений Вагнера или его творчества в целом (а оценки эти всегда обусловлены конкретными обстоятельствами – в частности, театральными постановками, далеко не всегда удачными), тургеневское сравнение задает направление и уровень сопоставления. Именно здесь – в сопоставлении вклада Вагнера, с одной стороны, и Тургенева, Достоевского, Л. Толстого, Чехова, с другой, в развитие европейской мысли и искусства, – заключен главный смысл изучения данной проблемы.
Итак, мы знаем, что первым страстным пропагандистом Вагнера в России был композитор и театральный критик А. И. Серов. Что среди русских писателей первые позитивные оценки Вагнера принадлежат П. А. Вяземскому и В. Ф. Одоевскому. Что в переписке с Вагнером состоял А. И. Герцен, высказывавший свое мнение об эстетических трактатах немецкого композитора, особенно о «Музыкальном произведении будущего». (Между прочим, здесь уже начинаются биографические контакты. Мальвида фон Мейзенбуг, эмигрантка после событий 1848–1849 годов, одно время бывшая близким другом Герцена и воспитательницей его дочери, стала затем экзальтированной вагнеристкой и состояла в близких отношениях с семьей Вагнера и с Фридрихом Ницше.[266] Другая биографическая связь Вагнера с русской литературой и общественностью, о чем он сам написал в своих мемуарах, – Михаил Бакунин. И может быть, к изучению отношений русского революционера-анархиста и его немецкого друга в эпоху дрезденских событий 1849 года может добавить новые детали и краски учет того обстоятельства, что в молодые годы с Бакуниным был в самых тесных отношениях Герцен, а впоследствии с его семьей и Тургенев и Л. Толстой, что Достоевский, слушавший речь Бакунина на конгрессе Лиги мира в 1867 году, пришел в негодование от тех идей Бакунина, которыми за полтора десятилетия до того был заворожен Вагнер. Все это – a propos о биографических контактах Вагнера с русскими писателями.) Мы знаем также, что первым среди русских писателей, назвавшим себя «вагнеристом», был поэт и критик Аполлон Григорьев в годы его почвенничества и участия в журналах, редактируемых Достоевским.
В письмах поэта, прозаика и драматурга Алексея К. Толстого мы встречаем уже такие признания: «…я вагнеризируюсь все более и более <…> Так что теперь итальянская музыка мне кажется немного бесцветна, немного холодна; но зато я способен слушать «Лоэнгрина» или «Тангейзера» два раза сряду, в один присест, даже если бы было возможно, то после последнего удара смычка потом начать снова слушать оперу».[267]
Итак, русские писатели вместе со всей русской публикой мало-помалу вагнеризировались. Но, повторяю, суть состояла в том, что независимо от Вагнера, параллельно с ним, и только иногда прямо имея в виду его идеи, великая русская литература испытывала и пролагала те же новаторские пути – порой сходные с путями немецкого гения, порой прямо противоположные, и в этом сказывалось ее огромное своеобразие.
В тургеневедении принято в качестве аксиомы, что «Тургенев отрицательно относился к творчеству Вагнера» (это утверждение дважды повторяется в комментариях к академическому изданию его писем– 8, 459, 514). Но такое утверждение представляется упрощенным и односторонним.
Дело не только в том, что и сам Тургенев, и мемуаристы свидетельствуют о том, что отдельные номера из вагнеровских опер доставляли ему «величайшее удовольствие» (9, 370), например, «Полет валькирий», увертюра и антракт из «Мейстерзингеров». И дело не только в том, что все насмешки и отрицательные эпитеты, которыми Тургенев награждает в своих письмах Вагнера, восходят, по существу, к одному эпизоду – его присутствию в Мюнхене на неудачной, проведенной вопреки воле самого Вагнера, генеральной репетиции «Золота Рейна», связанным с этим интригами баварского двора, слухам о «странных» отношениях между Вагнером и молодым королем Людвигом II, а главное – «беснованиям» вагнерофилов, для которых, с иронией замечает Тургенев, «Вагнер чуть не Христос» (8, 79).
В письмах Тургенева к Полине Виардо, когда речь заходит о Вагнере, можно почувствовать скрытую позицию иронического сопротивления по отношению к вагнерианским восторгам французской певицы. И здесь следует видеть не просто «отрицание», а нечто иное. Тургенев отдает должное «грандиозной и мощной» (9, 370) музыке Вагнера, но… признает, что его собственным эстетическим вкусам и пристрастиям она не отвечает. «Я чувствую, что это, быть может, и очень красиво, но совсем не то, что я любил когда-то и люблю до сих пор» (7, 157).
