Чехия. Инструкция по эксплуатации - [18]

— его не приветствовали как героя. Гордецов мы никогда не любим, дальние края для нас странны, а героизм — это игра. Медаль, такая или сякая… Главную роль играло то, а сколько они стоили: в случае инвалидов и ветеранов, которые жили с нами в наших деревушках — в особенности, когда раньше чем-то выделялись. Даже дорогой Радецкий, наш маршал из Радчи, которого судьба забросила непонятно куда — нас, впрочем, тоже (кормил нами пушки) — потерял свой памятник и площадь своего имени. Та, что в Праге, сейчас называется всего лишь Малостранской, хотя и до настоящего времени сердце у нас подходит к горлу, когда звучит "Марш Радецкого". Но уж лучше слишком много осторожности, чем слишком мало. Просто напросто, выиграла другая здешняя правда.

Маршал хижинам никак не соответствовал. В их окружении нравятся неприятности, чем бравада. Тот, что раз позволил пригореть супу (по-чешски polívka), пускай и не известно, в каком поколении, будет Поливкой, и все уже. Смеется над ним сосед Вомачка (vomačka — соус, подливка), у которого, в свою очередь, что-то там не удалось с мясом. Сметана (естественно, "сметана") не разговаривает с Каливодой (мутивода), который где-то и когда-то должен был мутить воду. Зато его дочке нельзя водиться с Пржигодой (přihoda — случайность, приключение, промах), потому что когда-то случилось с ним какое-то неподходящее событие. А ведь имеется еще и Пржикрыл (Přikryl), который чего-то прикрыл.

Только более всего я люблю фамилии, сгущенные, словно девизы. К примеру, Неповим (nepovím = не скажу) или Осолсобе (Osolsobĕ = посоли себе). В том числе Скочдополе (skočdopole = а мотанись-ка в поле) обладает громадным обаянием. До сих пор ломаю я себе голову, ну вот что тот несчастный мог такого сделать. Или то был ужасный трус, который при первой же угрозе убежал в поля? А может его куда-то послали, он должен был чего-то принести и не понял? Говорят же и у нас: "А сбегай-ка в подскоках за чем-то там!". Вот он и скакнул… в хлеба. У этой истории открыт конец, и она заслуживает следующих версий. В атмосфере, в которой Новак или же Новотный представляют собой свежие примеры общественной мобильности, а Свобода, Прохазка (Proházka = прогулка, а еще прозвище императора Франца-Иосифа I) и Поспишил (Pospíšil = поспешил) — не селянин, не рабочий, бродячий подмастерье и обычный бездомный бродяга — все это символы динамики жителей и общин. Хюттлер (от нем. Hütte — хижина, лачуга) так легко в Гитлера не превратился бы. Вождь по фамилии Халупа? От такого и лопнуть от смеха можно.

У нас ему наверняка бы не простили тех лет нищеты в Вене. Разве не проживал он у фрау Закрейс? У Мани Закрейсовой из Полички? А собственно, чего она искала в той Вене? Вместе с братом, в качестве швеи, наверняка ей хотелось "дойти до чего-то лучшего". И достигла того, что уже могла сдать великому вождю маленькую комнатушку. Пану Халупке — Хюттлеру — та наверняка бы нравилась. А раз уже у нее был "Халупка", то почему бы еще и не Кубичека[24]? Ведь они были такими близкими друзьями? Впрочем, кто знает, а насколько близкими? "Халупка" из Шумавы, только из Бемервальда, с ее австрийской стороны, такой себе сиротка, что бы он мог нам сказать… Только у нас ведь слоновая память. А не звался ли он раньше, случаем, Шикльгрубер? Вполне себе приличная фамилия, а он от нее отказывается[25]! К тому же, ему не достаточно Хюттлера, он желает только Гитлера! У нас какой-нибудь Гейдлар, Хейтлар или даже Хейдла может хоть тысячу раз менять фамилию. Мы все время за ним присматриваем. Так что даже гении от своих фамилий не сбегут.

Когда как-то некто Ебавы, талантливый молодой человек, современник Рильке (а в поэзии — его акустический брат), пожелал избавиться от своего проклятия и сделался Бржезиной (Březina = березняк), ничего не помогло. До сегодняшнего дня школьная молодежь хихикает, беря в руки достойные уважения творения поэта, потому что представляет, а что он мог делать там, в березовой роще!

Фюрера у нас вычеркнули бы его чешские связи. Фрау Закрейс, герр Кубичек — для карьеры это прямо мельничные камни. Кубичек, приятель вождя времен молодости, сразу бы нас предупредил. Куба по-чешски — это не только остров Фиделя Кастро, но еще и Якуба с Кубой — то есть, растяпа, увалень, неуклюжий человек. И вот Кубичек, такой себе мини-растяпа, должен был для Вождя Провидения быть юным Гермесом?!

Нет, дорогой мой чехоразведчик, Халупка в качестве чешского тирана — в нашем Heimat (Отечестве — нем.) не привел бы никуда. Только лишь из языковых отношений. Нет, нельзя сказать, будто бы мы полностью устойчивы перед чудищами, только они должны соответственно зваться.

Например, Готвальд! Вот это фамилия, вот это звучит! А к тому же еще и Господь Бог. То самое слово, которое нам известно из наших будничных ругательств: himlherrgott krucinmarjájózef! Мы же хитроумно предпочитаем ругаться по-немецки, чтобы не упоминать имя Господа нашего на родном языке всуе. Мы — народ осторожный. А вдруг Господь когда-нибудь возьмет и появится? Потому мы предпочитаем устроить себе приличную оговорку, и с ним поступаем точно так же, как с Правдой.