Чего стоит Париж? - [12]

– «Лис!» – перебил его я. – «Ты соображаешь, что ты наделал?!»

– «Ничего пока», – обескуражено отозвался мой напарник.

– «Это тебе так кажется. Екатерина знает всех людей в Лувре. Она знает всех дворян, приехавших на свадьбу моего двойника. Тебя не было ни среди первых, ни среди вторых. Ты также не пришел с пистолъерами де Батца. Стало быть, есть некий ход, по которому ты попал в Лувр, А значит, этим же ходом можно из Лувра выйти».

– «Ты думаешь, догада-алась?» – ошарашено проговорил Д'Орбиньяк.

– «Вне всякого сомнения. Она такие шарады щелкает, как у вас на родине семечки».

– «Да ну!» – после некоторой задумчивости отозвался мой друг. – «Наверняка ей известны потайные выходы из Лувра».

– «Известны. Но, возможно, не все. Иначе бы ее здесь уже не было. Те, которые ей известны, вероятно, охраняются».

– Мой государь! – Корнет Гасконских Пистольеров почтительно окликнул меня, указывая на приближающегося парнишку лет четырнадцати, одетого в цвета Екатерины Медичи. – Вас разыскивает камер-паж Ее Величества.

– Что тебе? – окликнул я юнца.

– Ваше Величество, королева просит вас пожаловать к ней для важной беседы, – поклонился отрок.

– «Ну вот! Добро пожаловать к теще на блины!»

Глава 3

Точка оптического прицела у вас на лбу – это тоже чья-то точка зрения.

Ли Харви Освальд

Осада Лувра продолжалась. Несмотря на то, что в сравнении с потерями парижан наши были ничтожны, – это были невосполнимые потери. Подмоги ждать было неоткуда. И я, и де Батц, и командиры шотландцев и швейцарцев понимал это, как понимали и другое: сдача в этот момент равносильна самой мучительной смерти, какую только каждый из нас мог себе представить. Единственным «козырем» в нашей ситуации была королевская семья, удерживаемая в Лувре в качестве заложников. Но это был, увы, ложный козырь. Полагаю, де Гиз дорого бы дал за то, чтобы мы расправились с домом Валуа, дабы затем, крича о поругании французской короны, расправиться с нами. То есть, конечно, не со мной лично, а с Генрихом Бурбоном, кузеном Валуа в двадцать третьей степени родства и их ближайшим родственником по мужской линии.

Опасность, нависшая над обитателями королевского двор-па была более чем реальна, и Ее Величество королева-мать, коварнейшая Екатерина Медичи, не могла не понимать этого. И раз сейчас она желала срочно увидеться со своим новоиспеченным зятем, значит, у нее было что сказать. Вероятнее всего, именно на эту тему.

Я кинул взгляд на лейтенанта, деловито распоряжающегося разгоряченными битвой ветеранами:

– Мано! Принимай командование на себя! Я скоро буду. В принципе, данное приказание было излишним. Испокон веку реальное командование в таких именных частях принадлежало именно лейтенантам. Капитаны же, блиставшие более при дворе, чем на полях сражений, становились во главе своих эскадронов и рот лишь во время королевских парадов, чтобы лишний раз вызвать зависть окружающих красотой породистой лошади и богатством миланских доспехов, изготовленных в парижских мастерских родственника королевы маршала Пьетро Строцци. Впрочем, судя по всему, Генрих Бурбон был не таков. И все же…

– Слушаюсь, мой капитан! – выпалил де Батц, прерывая на долю секунды проверку оружия своих бравых гасконцев.

– Веди! – скомандовал я дожидавшемуся камер-пажу, и тот, поклонившись с преувеличенным почтением, дал мне знак следовать за ним.

Екатерина Медичи ждала меня в своих покоях, облаченная, как обычно, в традиционный траур по убиенному супругу, который не снимала уже много лет, невзирая на то что все возможные сроки уже давным-давно истекли. Впрочем, роб из черной шелковой саржи с золотыми позументами и разрезными рукавами на пуговицах из плетеного золотого шнура был ей весьма к лицу, если бы к этому лицу могло идти хоть что-нибудь. Во всяком случае, известный турский кутюрье Жан Делоне сделал для этого все, что было в человеческих силах. Однако, ничего не попишешь, лицо Екатерины уже давно не обладало ни красотой, ни выразительностью, а уж фигура, быть может и имевшаяся много лет назад, после десяти родов не могла быть исправлена никаким платьем. Но вот глаза… О таких говорят – «видят насквозь».

Проведшая большую часть жизни в чужой стране, среди чужих людей, лишенная любви собственного мужа, не принятая королевским двором – она задолго до основателя дзюдо, доктора Дзигаро Кано, выработала для себя принцип «поддаться, чтобы победить». Она знала всех и вся, она помнила все обо всех, она стравливала интересы сильнейших своих противников, становилась на сторону то одного, то другого. Она становилась на сторону слабого против сильного, покуда сильный не слабел, и тут же подставляла ему руки, не давая окончательно рухнуть. Она знала все человеческие слабости и играла на каждой из них в отдельности и всех вместе, как опытный дирижер вышколенным оркестром.

Набранный ею штат придворных дам, в считанные секунды поразивший моего впечатлительного напарника, способен был вскружить голову любому, видевшему объект страсти в лицах противоположного пола. Сколько тайн было раскрыто под сенью альковов красавиц «летучего эскадрона», сколько возможных заговоров завершилось на полпути среди их смятых простыней, сколько противников королевы-матери сгорали от желания пронзить друг друга, оспаривая место в объятиях божественно прекрасных мадам де Сов, де Керневуа, де Вилькье и многих им подобных! Обо всем этом говорили темные итальянские глаза Екатерины Медичи, никем не любимой, но всеми почитаемой безраздельной хозяйкой королевства. «Паучихи», как шептались они при дворе.