Чего не знал Дарвин! - [5]

Т.Хаксли прославился своим знаменитым спором с епископом Оксфордским С.Уилберфорсом. Диспут состоялся в жаркий субботний полдень 30 июня 1860 года в зале Музея естественной истории, где проходило заседание Британской ассоциации содействия развитию науки. В душном зале набилось более семисот человек, к тому же в распахнутых окнах виднелись еще десятки голов. Дамы в легких летних платьях, обмахивающиеся веерами, перемешались со священниками и студентами теологического и геологического факультетов. В президиуме собрания среди приглашенных сидели Уилберфорс и Хаксли.

Собрание было посвящено книге «Происхождение видов». Оксфорд после прочтения работы раскололся на два враждующих между собой лагеря. На стороне Уилберфорса был профессор анатомии и зоологии Ричард Оуэн, выступивший против признания даже «вероятности хоть доли истины в теории Дарвина».

Выступал против Дарвина и профессор Обадиа Вествуд, предлагавший учредить в Оксфорде «Специальный курс для выявления несуразностей дарвинизма». Однако не надо думать, что вся церковь и следовавшие в ее русле профессора наук были против Дарвина.

Священник Чарлз Кингсли, например, считал, что эволюция является подтверждением «существования Бога и созидательной мощи Творца». А епископ Гор заявил даже, что «Бог и естественный отбор не являются врагами».

Надо признать, что, хотя Дарвин и писал об эволюции, он на самом деле произвел в умах тогдашней Англии самую настоящую революцию, заявив, что человек существует по крайней мере полмиллиона лет! Это было в сто раз больше того, что ему — человеку как виду — было отпущено в священном писании. И это тогда, когда в распоряжении Дарвина и науки еще не было практически ни одного костного остатка наших предков.

Но вернемся в зал Музея, где на трибуне витийствовал Уилберфорс, «подкованный» самим Оуэном. Надо признать, что епископ со свойственным ему умением разжигал ненависть публики к эволюции. Он не совсем понимал то, о чем говорил, но ораторского мастерства Уилберфорсу было не занимать.

Однако в финале своего выступления епископ, уже купавшийся в волнах дамского успеха, совершил тактическую ошибку, спросив Хаксли: «Хотел бы я знать, по какой линии — дедушки или бабушки — вы произошли от обезьяны?»

Зал ревел от восторга и сотрясался от грома аплодисментов. Но Хаксли только того и надо было. Сказав, что «Господь Бог передал мне этого дурака в руки», он вышел на трибуну.

Свое выступление Хаксли закончил словами о том, что ему не стыдно иметь своим предком обезьяну, «но неизмеримо позорнее быть в родстве с человеком, использующим свой большой дар для сокрытия истины!» Зал вновь разразился аплодисментами, на этот раз в адрес противника Уилберфорса. Так закончился знаменитый спор в Оксфорде. Победа Хаксли в нем обычно подается как победа дарвинизма…

Но на самом деле все было и остается гораздо сложнее. Наука не вера, и далеко не всегда ораторское искусство ученых обеспечивает победу в диспутах.

Главное в науке все же и факты, добываемые тяжким каждодневным трудом. К сожалению, со временем сам дарвинизм стал убежищем ортодоксов, не желающих сомневаться и признавать новые факты и положения.

Дарвин многого не знал, что мы знаем сегодня, но это простительно. В конце концов мы ведь тоже не на пустое место пришли со своими поисками и сомнениями. Гораздо менее простительно то, что Дарвин пропустил и «не увидел».

Он пропустил неандертальца, кости которого впервые нашел и описал немец Карл Фульрот в 1856 году, то есть за три года до выхода в свет «Происхождения видов». Затем в 1868 году случайно нашли костные останки кроманьонца, на которого английский эволюционист вновь не обратил внимания.

Последователи Дарвина позже, в 1912 году, сотворили подделку «эоантропа», то есть «человека зари», найденного будто бы палеонтологом-любителем Ч.Доусоном. На подделке сделал себе имя крупнейший «авторитет» А.Кейт, который, как теперь выяснилось, был «крестным отцом» всей этой неблаговидной аферы. Такие вот дела творились в стане дарвинистов.

Но, думается, самым серьезным просчетом Дарвина было то, что он не обратил внимание на работу некого августинского монаха из моравского города Брно, который десять лет пытался на грядках с горохом разгадать сокровенную тайну жизни. Звали монаха Грегор Мендель и установил он, что факторы, управляющие наследственностью у гороха, стабильны и неизменны в поколениях. Они не «разжижаются» и не смешиваются друг с другом, а раз за разом выскакивают вновь и вновь, как чертик из табакерки, являя миру свое скрытое существование в виде белых цветков и сморщенных горошин.

Мендель установил, что если в скрещивание вступает пара признаков, например, красные и белые цветки горошка, то в первом поколении все цветочки будут красными. А во втором на каждые три красных цветка будет приходиться один белый. Подавляемый, рецессивный признак вновь проявляется в отношении 1:3. Подобное распределение Мендель назвал расщеплением. Расщепление 3:1 стало «фирменным» знаком трудолюбивого монаха, который сумел вырваться вперед всей науки чуть ли не на полвека. Никто в европейской науке — и Дарвин в том числе — не сумел его в то время понять. Понадобилось еще целое поколение ученых, а то и два, чтобы «августинское» послание дошло до их сознания. Только в самом начале нашего века Менделя переоткрыли вновь.