Чего не было и что было - [155]

(Чекистских красных она не ест…),

И, обезумев, стала открыто

Она стремиться из этих мест.

Беженства всем известна картина,

Было опасностей без числа.

Впрочем, Собака до Берлина

Благополучно добрела.

«Здесь останусь, решила Псица,

Будет вдоволь мягких помой;

Народ знакомый, родные лица,

Есенин, Белый… и А. Толстой…».

Увы, и родные не те уж ныне!

Невинных нет, грязен подвал.

И тот же дьявол-чекист в Берлине

Правит все тот же красный бал.

Пришлось Собаке в Берлине круто.

Бредет, качаясь, на худых ногах —

Куда? Не найдет ли она приюта

У нас, на сенских берегах?

Что ж? Здесь каждый — бродяга, собака,

И поглупел — скажу не в укор.

Конечно, позорна Собака, однако…

Это еще невинный позор.

Можно сказать, давность! Время-то эмиграционное не только не стоит, — годы удвояются, утрояются, если судить по тому, как все вокруг — и мы сами — изменились…

Но кое-что твердо осталось на местах. Мелочи, но когда поймешь бег времени, твердые эти мелочи даже потрясают.

Один такой пустяк (но характерный!) заставил меня и вечер вспомнить.

Юный (тогда!) поэт сочинил для вечера куплеты. Молодой (тогда!) музыкант аккомпанировал. Куплеты были забавные. Об эмигрантской «прессе». О двух газетах: их и тогда было две: «Последние Новости», конечно, но рядом с ними — «Общее Дело». Эта, бурцевская, называлась, в куплетах, «Последним Делом», а другая милюковская, — «Общими местами».

«Последнее Дело» посылало «проклятия большевикам» и всякое такое, но на любые буйства «Общие места» отвечали передовицами — которые неизменно юный поэт начинал:

«Мы не раз указывали…»

«Мы давно отменили…»

«Мы все время предупреждали…»

«Мы неоднократно говорили…» и т. д., и т. п.

Как было не вспомнить далекого прошлого и куплетов, читая одну свежую, совсем свежую, почти вчерашнюю передовицу той же газеты! «Мы давно указывали…». «Это то самое, что мы давно говорили…». Мне даже стало казаться, что на протяжении наших утроенных годов все передовицы были такие.

Обман чувств, конечно; но не обман, что очень их, таких, много было; и было — и опять есть, словно по закону пифагорейских «вечных возвращений»[64].

При внимании можно разобрать, что разделяются эти «мы давно указывали» на два сорта: благожелательные и осудительные. В первых — «мы не можем не приветствовать», что такой-то или такие-то приходят «к нашим» мыслям: во вторых — «мы не можем не отметить», что хотя «мы давно предупреждали и высказывались», такой-то предупреждений не послушался.

Свежая (пред-пред-последняя) передовица, о которой говорю, — приветственная. Относится она к Мельгунову, чье непримиримое поведение, вкупе с его «Борьбой за Россию», много стоило слов «Последним Новостям», много предупреждений и указаний. Но вот теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому, «что мы давно говорили». Говорит «то самое» (насчет желания русских в России власти с выборным началом, т. е. республики). Правда, напечатано это в мельгунов-ском журнале со слов «курьера», курьеров же посылать нельзя («мы всегда указывали»); гораздо было бы лучше Мельгунову, прислушавшись к «нашим предупреждениям», давно пойти в РДО и не ссориться из-за «активизма» (тем более, что и «мы», в известном смысле, не против активизма («на что указывали»); но все-таки «мы не можем не приветствовать…». Лучше поздно, чем никогда.

Оставляю в стороне самую тему данного спора (или согласия), а равно и не лишенные справедливости замечания П. Н. насчет специфического «национализма» и «непредрешенности» (о «непредрешенности» у меня имелось бы серьезное право сказать «мы давно указывали…»). Я хочу сейчас заняться другим. Кое-чем выходящим за грани «политики». Положим, нет ни одного, самого маленького, политического вопроса и спора, который бы за эту грань не переходил и даже, — что особенно важно, — именно там за гранью, не решался бы, т. е. не приводил или приводил спорящих к согласию. И хотя это не одной только «политической» области касается, — но будем сейчас держаться данного примера.

Согласятся ли когда-нибудь «Поел. Новости» с «Борьбой за Россию», или, — уточняя, — Милюков с Мельгуновым? Могут ли? Я утверждаю, что не могут, и не согласятся, хотя бы даже все их слова, до последнего, и совпали. Не в данных личностях дело: я беру их как пример невозможности «говоря — договориться», полной бесполезности согласования слов, если нет его в другой, засловной, области.

Данный случай характерен еще тем, что оба «политика» вряд ли сами отчетливо знают, до какой степени роль слов ничтожна и как, напротив, важна… ну что ли «аура» слов у каждого. Аура не в спиритическом и даже не в «мистическом» если угодно, смысле: нет, я разумею под аурой (слова окружающей), — нечто весьма несомненное и обыденное, хотя и не всегда сознаваемое. Не потому Мельгунов не находится в рес-публиканско-демократ. объединении при «Поел. Новост.», что не скажет, что он и республиканец, и демократ, а «Поел. Нов.» не потому не принимают «Борьбу за Россию», что Милюков не может искренно сказать, что он и за борьбу, и за Россию. Но потому, что эти слова: «республика», «демократия», «борьба» и даже «Россия», — для обоих политиков — в разноокрашен-ных аурах, различных и по самой консистенции, как два несоединенные химические элемента.