Чечня рядом. Война глазами женщины - [13]

– Кто пустил?! Все назад! На борт!

До взлетной площадки нас сопровождал боец с автоматом наперевес. Сквозь шум закручивающихся лопастей мы услышали мощные залпы «Града», которыми федералы пытались достать Гелаева.

После истории с Геной Алехиным я поняла одну вещь – с пресс-службой ездить не надо. Если они и берут тебя с собой, то, как правило, ты сначала ждешь этой милости несколько дней, потом они привозят тебя куда-то на час, загружают ненужной информацией и, не давая шагу ступить, увозят обратно. Результат таких поездок нулевой.

Я стала ездить сама.

Конечно, пришлось отказаться от открытой одежды, которая спасала меня в летней, невыносимо жаркой Ханкале. И теперь, даже при сорокаградусной жаре, я носила джинсы и рубашку с длинным рукавом. Я выходила из Ханкалы на трассу, голосовала, садилась в первую остановившуюся машину и ехала в Грозный, Аргун, Гудермес. Я не безбашенная, какой меня считали тогда мои коллеги на военной базе, и мне было очень страшно – я понимала, что могу не вернуться назад, но у меня была какая-то счастливая уверенность в том, что ничего плохого со мной не случится. Сейчас я знаю, отчего это было – просто в 20 лет все такие.

25.04.2000. На грозненском рынке

– Грозный разминирован – значит, безопасен? – спрашиваю я у замкоменданта Грозного полковника Сергея Щербины.

– Сегодня разминирован, а завтра появятся новые растяжки. В городе более сотни боевиков, очень много и сочувствующих им.

В том, что в городе продолжается минная война, убеждаюсь через несколько минут. Из ворот территориального управления МЧС выехала машина с людьми в белой спецодежде. На минуту шофер притормозил у КПП, и я успеваю задать пару вопросов:

– Почему в белом?

– Потому что похоронная команда.

– В завалах еще есть трупы?

– И в завалах, и в других местах.

– Много?

– Было очень много. Теперь меньше. Раньше находили тела на площади Минутка, в Ленинском и Заводском районах, где велись активные боевые действия. Теперь находим и там, где не было войны, – подрываются на минах.

Похоронщики уезжают отрабатывать очередной сигнал о страшных находках.

– Недавно в Октябрьском районе нашли тела трех человек в подвале – мужчины, женщины и подростка, наверное, это их сын, – рассказывает жительница Грозного Роза Сатуева. – Когда наши ребята полезли за ними, в подвале раздался взрыв. То ли растяжка была установлена, то ли мина. Один парень был ранен в живот. Вызвали саперов. Зачищая дом, нашли несколько бомб.

С Розой я разговариваю на рынке. Он появился две недели назад. На прилавках хлеб, сыр, колбаса, фрукты и конфеты. Народу – не протолкнуться. Несколько женщин прямо на рынке жарят пирожки и тут же их продают. Чумазый мальчишка клянчит у продавщицы:

– Продай за рубль, у меня больше нет.

Омоновец, набивающий пакет пирожками, делится с пацаном:

– На, только фугасы нам не подкидывай.

Военные сидят под деревом, у мангалов с жарящимся шашлыком. Бутылка водки, сочное мясо, речь, пересыпанная шутками. Автоматы лежат рядом, на земле. Веселые парни в камуфляже.

– Опасность чувствуешь, – говорит омоновец Сергей, – но обычно это происходит вечером, в сумерках. Волки, они ведь по ночам воют.

Уверены федералы и в том, что на рынке им не продадут отравленный товар:

– Если что – в землю зароем! А потом, мы здесь постоянные клиенты. Правда, Ибрагим?

Хозяин закусочной Ибрагим Хайсулаев утвердительно кивает головой.

На своих шашлыках Ибрагим зарабатывает неплохо, до 500 рублей в день. В Грозном это большие деньги.

– Вот соберу денег и уеду к брату на Ставрополье, – мечтает Ибрагим.

В ожидании комендантской машины, которая должна была отвезти меня в Ханкалу, я решила пройтись по улице. Обычная улица. Ничем не хуже других.

Вдруг как из-под земли появляется рослый омоновец. Задыхается от мата:

– Ты что, совсем охренела? Тут растяжек до фига, потом собирай вас по частям. Вчера один тут тоже гулял, теперь реанимируют.

В конце апреля я полетела в Москву, во второй раз. Мой непосредственный начальник Саша Стукалин с ходу сказал:

– Идем к Васе, он тебя ждет. Кого называли Васей, я узнала только в кабинете главного редактора «Коммерсанта» Андрея Васильева. Он сидел, закинув ноги на стол, и я вдруг растерялась.

– Вот, Алленова, – представил меня Стукалин.

Васильев достал откуда-то из-за стола букет каких-то невероятных длинных роз и протянул со словами:

– В этом месяце вы не сходили с первой полосы.

Я вдруг подумала, что сейчас он предложит работать в штате редакции. Сколько бы проблем это решило! Но Васильев не предложил. Попасть в штат «Коммерсанта» всегда было делом нелегким. Он сказал, что надо писать дальше, что у меня способности, и уже должен был сказать «до свидания», и тут что-то со мной случилось. Впервые в жизни я почувствовала, что это такое – когда ты отчаянно не хочешь что-то говорить, но помимо своей воли говоришь – как падаешь в пропасть. И я сказала:

– Если вы не возьмете меня в штат, я больше не буду работать на «Коммерсантъ».

Васильев и Стукалин такого поворота не ожидали. У меня по лицу предательски поползли слезы. Я встала, понимая, что теперь-то действительно все кончилось, и направилась к двери. Но Васильев, как мне кажется, пожалел меня и сказал: