Чеченский транзит - [50]

Мужчина промолчал.

- Ненавижу дилетантов. Знать надо, что берешь! За сколько продать хотел?

В этот момент поезд вдруг резко остановился...

Спрятав автомат (разбуженные люди появились в коридоре), Гусаров пошел по вагонам. Иван поглядывал на дозиметр.

- Все в норме. Камикадзе больше нет.

Стараясь быть незамеченными, двое подвыпивших с баулом сошли с поезда. Иван направился вперед вдоль вагонов. Андрей остановил Харитоненко.

- Туда нельзя. На следующей станции наверняка готовы нас встретить.

В предрассветных сумерках путники подошли к незнакомому погосту.

- Давай бросим это барахло! - взмолился Иван. - И так схватили дозу! У меня волосы выпадают и вторая голова растет.

- А если люди найдут? Захоронить надо.

- Ага, в саркофаге. Что я тебе - герой Чернобыля? Мне за это компенсации не дадут и в санаторий не пошлют.

- Пришли уже, добро пожаловать. - Гусаров открыл кладбищенскую калитку.

- Господи Иисусе... Иду на кладбище с матерым убийцей. Ох, жизнь моя страшная, - ерничая, последовал за ним Иван.

Найдя подходящее место, Андрей остановился. Харитоненко запричитал:

- Счас достанет автомат, скажет - копай могилу. И прощай, свидетель! Хоть водки и сигарету перед смертью предложи!

- Копай могилу, Ваня.

Андрей вынул кинжал и воткнул в землю. Попеременно работая, они выкопали полуметровую яму, сложили в неё бронежилеты и радиоактивный прибор злополучного пассажира.

Заровняв землю, они присели на скамейку у ближней могилы. Гусаров прочитал: "Иван Михайлович Скороделов".

- Запомни, Ваня. Пять метров от Скороделова. У шестого столба ограды.

Иван открыл флягу.

- За упокой двух бронежилетов, прибора и полумиллиарда рублей!

Гусаров резко повернулся. Среди могил проходила девушка. Андрей узнал её и улыбнулся. Иван проследил за взглядом товарища, поперхнулся водкой и закрестился:

- Свят! Свят!

Андрей удивился:

- Ты тоже увидел?

- Пойдем отсюда! Не люблю я такие места.

Силуэт Галии растворился с первыми лучами солнца.

В деревне давно все были на ногах. Урчали тракторы, гнали коров, открывался лабаз. Пацан, пробегавший около сеновала на краю села, притормозил. Что-то блеснуло. На земле валялась плоская металлическая фляга. Отвинтил, понюхал, поморщился, задумался... И полез наверх. Там, вольготно раскинувшись, спали два заросших мужика. От обоих сильно несло перегаром. Парнишка осмелел, подполз ближе... Находка была столь манящая и страшная, что не взять её в руки было не в его силах.

Пацан пополз к выходу, таща за собой автомат. Спрыгнул на землю и выглянул на улицу. Только бы не взрослые! Зато дружбаны как обрадуются! Сунул оружие под рубаху. Нет, заметно. Мальчуган оторвал кусок рубероида от обшивки сеновала и кое-как спрятал автомат. Огородами он помчался к оврагам, где часто собирались приятели.

Через некоторое время один из спавших сполз на землю и, уткнувшись головой в стену сеновала, зажурчал. За этим полезным, особенно после сна, занятием, его и застиг зычный бабий голос:

- Вот они, алкоголики, вот бродяги!

Как было тошно Ивану слышать этот голос! Как хотелось скорее наверх и продолжить спячку! Но к нему уже подступало человек пять деревенских мужиков. Все ж таки мужиков! Русских, родимых!

- Здорово! Мужики, опохмелиться не найдется? - искренне спросил Харитоненко.

- А по мусалам? - ответил ожидаемым вопросом самый, как водится, хилый.

- Серьезно! - Иван потерял терпение. - Сгоняй в магазин, говорю! На всех купи.

Харитоненко вынул из кармана пятидесятитысячную купюру, помял в руках и протянул "смелому".

- Три бутылки и пожрать, а остальное - вам. И тете этой дайте, только б не орала. Разбудила совсем.

Мужики, все пятеро, развернулись к магазину. Женщине осталось только плюнуть им вслед.

Гусаров крепко спал...

...Воинственны народы Кавказа. По первому зову идут на помощь крови родной горбоносые мужи. Братья по вере отмстят за поруганные святыни. Вот прошли эти русские в касках селенье, а в спину ударили очереди автоматов. Неверные тут же вернулись, разрушили пару домов и мечеть разгромили. Кавказцы и все исламисты поднимут, как знамя, такой знаменательный факт. И война полыхнет настоящая, война опалит всю Европу, а в центре войны, в самой бойне - чеченцы. Их много погибнет. Как в первой кавказской войне, отшумевшей в горах ровно сто тридцать лет назад. Сорок семь (сорок семь!), год за годом, мучительных лет та война продолжалась. На войне первый крик раздавался младенца, на войне и последний его, уже взрослого, стон отлетал к белым саваном крытым вершинам отеческих гор. Будет новый Шамиль, современник?..

...Беженцы, беженцы... Всюду пустеют дома на границах. Бегут от урусов (раньше не мыслили даже) семьи чеченцев. Они заполняют дома тех, кто кровными узами связан с несчастными. По тридцать, по сорок бежавших ютятся в жилищах у родственников и взывают к разуму тех, кто замыслил войну на Кавказе, кто решился дразнить засыпавшего в лени медведя. Все мужчины обязаны выполнить долг - поддержать старших по положению в обществе, встать на защиту свободы. Вяжут зеленые ленты на головы смертники. Надписи пишут во славу Аллаха, во славу пророка его Магомета. Ночью наденут повязки - и в бой на позиции русских. А днем они будут как мирные жители...