Чеченский разлом - [18]

Ярощук понимал, что она лукавила. Люди, считающие себя известными, болезненно переживают, когда прохожие не узнают их на улице или в транспорте, не оборачиваются во след, не шепчут друг другу: смотри кто пошел!

Нет способа действеннее, чтобы оскорбить и довести до белого каления человека, который претендует на всеобщую известность, чем сделать вид, будто он тебе не знаком.

Однажды Ярощуку представилась возможность проверить это при общении с публичным политиком. Тот лично явился в милицию, чтобы попросить прекратить уголовное дело, касавшееся его нештатного помощника. Ярощук без труда узнал вошедшего. Это был известный своим нахальством и скандальным характером депутат Государственной думы. Он прошел в кабинет, не снимая фуражки, не спрашивая разрешения и не ожидая приглашения, с грохотом вытащил стул из-под стола и сел, демонстративно заложил ногу на ногу.

— Я к тебе, полковник.

Политик, повысив подполковника в звании на одну ступень, считал, должно быть, что уже это компенсирует его нахальство во всем остальном.

Ярощук политика недолюбливал, а хамства не терпел вообще.

— Будьте добры, гражданин, предъявите документы.

Сказал и встал, показывая, что лучше ему подчиниться.

Нервно вскочил и незваный гость.

— Ты… ты что? Охренел?! Какие документы? Не узнаешь меня в лицо?!

— Гражданин, — Ярощук сделал шаг вперед. — Будьте добры. Я просил документы.

Он взял с тумбочки, стоявшей за его спиной, резиновую дубинку и постучал ею по открытой ладони левой руки.

Политик, обычно наглый, но как часто бывает достаточно трусоватый, сбавил тон. И перешел на «вы».

— Неужели вы меня не узнали? А ведь народных законодателей стоит знать в лицо.

— Когда эти народные законодатели примут закон, отменяющий документы, мы будем им руководствоваться. А пока…

— Я не беру с собой документы. Меня везде узнают и так… Что вы сделаете?

— Задержу до выяснения личности.

— У меня, между прочим, в коридоре вооруженная охрана…

Ярощук нажал клавишу внутрипереговорного устройства…

— Дежурный? Группу немедленного реагирования к моим дверям. В коридоре вооруженные люди. Брать осторожно. Проверить документы на оружие, составить акт.

— Вот, — политика трясло от бешенства, но держался он корректно. — Вот мои документы.

Подрагивавшей рукой он протянул удостоверение Ярощуку.

Тот взял, просмотрел документ.

— Прошу, Владимир Вульвович. Садитесь. Итак, что у вас?

— У нас ничего, — политик сунул документ в карман. — Это теперь у вас. Я сейчас еду прямо к министру внутренних дел. Пусть он лично займется вами…

Трудно сказать, ездил ли законодатель к министру или нашел какие-то другие пути, но уже к вечеру сверху прошла команда помощника депутата отпустить и расследование о его хулиганстве прекратить.

Так что поверить в безразличие актрисы к известности Ярощук не мог. А она тем временем, вдруг так просто, словно они были век знакомы, спросила:

— Вы меня не проводите? Здесь недалеко. Я приглашаю вас на чай.

— Почему нет? — ответил Ярощук. Он ни мгновения не колебался. Он был готов услышать нечто подобное, хотя и не знал где, когда и в какой форме предложение будет сделано. Он слишком долго в своей жизни занимался тем, что отсеивал случайное от закономерного и старался предугадать обстоятельства, которые порождают те или иные явления. Три встречи с незнакомой женщиной, происходившие в трех разных районах города в самый короткий срок, он уже не мог квалифицировать как случайные. Скорее всего они были запланированными, неплохо организованными и срежиссированными. А коли так, значит ещё кто-то, чье присутствие рядом с собой он не замечает, водит его по городу, заранее зная, где он может оказаться. Однако этот неведомый кто-то не очень высокий профессионал, поскольку не учитывает, что случайность и закономерность в подобных обстоятельствах неплохо просчитываются. Ко всему он либо наивно верит, что Ярощук беспредельно сластолюбив, что тут же прилипнет к бумаге, намазанной медом, либо обстоятельства вынуждают его торопиться, и он во чтобы то ни стало торопится организовать сближение с красивой женщиной.

— Тогда пошли, — она явно обрадовалась. — Я Валентина. А вы?

— Алексей, — темнить в этом случае, чтобы не вызвать её настороженности, если она знает кто он, было неразумно. — Алексей Вадимович.

— Можно, я буду называть вас Ал?

— Пожалуйста, при условии если мне будет разрешено называть вас Аля…

Они проехали две остановки на троллейбусе, прошли к кирпичному дому, которые в московском просторечии называются «сталинскими», поднялись на лифте на шестой этаж.

Квартира, в которой они оказались, поражала размерами — просторная прихожая, три огромные комнаты, широкая светлая кухня, большой балкон.

В гостиной был накрыт стол. Заметив, с каким интересом на него посмотрел гость, Валентина изобразила смущение.

— Ой, не обращайте внимания, — она кокетливо улыбнулась и легким движением руки поправила и без того прекрасно лежавшую на голове прическу. — У нас вчера с подружкой был междусобойчик. Сейчас я уберу.

Она взяла со стола фужер и тонконогую рюмку и, элегантно покачивая бедрами, вышла на кухню. Быстро вернулась, сдвинула стеклянную створку серванта, вынула чистый фужер и рюмку, поставила на столик.