Чеченский капкан - [27]

Средства массовой информации в это время предлагали только две позиции по поводу Чечни: "за войну" и "против войны". Навязывалась модель двух политических позиций "против войны" — лево-интернационалистской (коммунистической) и либеральной (радикально-демократической), которые близки или совпадают. Все, кто высказывался "за войну" объявлялись мракобесами-нацистами или холопами власти. Но это было стопроцентное вранье.

Чеченская война выявила скрытые доселе границы между политическими силами. Оказалось, что есть политическое поле можно представить в двух координатах: координата от «правозащитников» до «державников» и координата от "сторонников реформ" до «оппозиции». Одни выступали против войны, но поддерживают режим в его основных проявлениях ("Выбор России", Республиканская партия России). Вторые и силовое решение поддерживали, и общую стратегию властей (движение "Вперед Россия!", президентское окружение). Третьи были и против войны, и против режима (радикальные либералы и радикальные коммунисты). Четвертая группа — группа национально ориентированных сил, которые не поддерживали режим (в силу его антинационального характера), но понимали необходимость силовых решений в условиях защиты государственности и не могли не быть удовлетворенными тем, что режим все-таки иногда действует в интересах нации.

Позиция последней группы, которую мы называем «национальной», по всей видимости должна была опираться на несколько постулатов:

1. Сепаратизм должен подавляться в зародыше, вплоть до применения силы. Останавливаться перед абстрактными понятиями о "правах человека" не стоит, ибо сепаратизм несет неисчислимые бедствия и нарушения тех самых прав, о которых порой так пекутся "правозащитники".

2. Правящий режим не обеспечил той естественной государственной функции, последовательное применение которой могло бы устранить опасность кровопролития. Предприняв запоздалые силовые действия, режим и тут не смог действовать эффективно. Результатом неэффективности власти было превращение акта подавления бандформирований в локальную войну с явно выраженным этническим характером.

3. Если в распоряжении власти нет эффективных средств (или их не удается найти), сепаратизм должен быть подавлен неэффективными средствами, чтобы не допустить цепной реакции в других регионах. В этом смысле неэффективные действия режима лучше, чем отсутствие действий вообще.

4. Власти нецелесообразно склонять к переговорам с главарями бандформирований. Подобные переговоры стирают различия между властью и бандитами. Государственники не должны поддерживать такое саморазвенчание власти.

Разнообразие позиций на поле политических предпочтений не должно скрывать принципиального отношения к войне. Дело в том, что любая война является поводом для проверки умонастроений и мировоззренческих позиций, проверки достоинства политических сил. Все представители оппозиции, которые в той или иной мере поддержали Дудаева, автоматически объединились против русских национальных интересов и, тем самым, превратились во врагов России.

Если уж говорить о правовом разрешении чеченского кризиса, то оно было известно. Состоит оно в том, что ни одна попытка сепаратизма не должна остаться безнаказанной, а переговоры с бандитами могут вестись только по одному вопросу — об условиях сдачи.

Но было у Чеченской войны и еще одно измерение. Дело тут в том, что одним проявлением бандитизма она не ограничивается. Эта война — мятеж, подавление которого не регламентируется даже уголовным правом. Подавление мятежа происходит по тем же правилам, что и подавление противника во время войны — практически без правил. По крайней мере, на повстанцев не распространяются даже международные соглашения о военнопленных.

Понимание характера Чеченской войны именно как мятежа в российском обществе не сформировалось вплоть до подписания соглашений, ставших актом капитуляции ельцинского режима перед бандитами. Зато унижение вслед за этими соглашениями было прочувствовано вполне.

ПРЕДАННАЯ АРМИЯ

В Чечне армия России и в целом ее Вооруженные Силы потерпели жестокое поражение. А началось все с уничтожения смысла службы, начатого еще капээсэсовскими замполитами.

Дело не в оплате ратного труда. Высоким жалованием русскую армию никогда не баловали. Зато высок был социальный статус «служивого», а любовь к солдату — в крови у русского человека. Этого не было в Европе, где на городских парках вешали табличку "Вход собакам и нижним чинам воспрещается". Если в Европе армия в большинстве войн была наемной, то в России практически любая война становилась Отечественной.

В советские времена социальный статус солдата заметно упал. Статус офицера еще был высок, но его уже унизили зависимостью от политкомиссаров и политруков, чекистов и особистов. Армию унизили чистками и расстрелами, тупой политизацией, доминированием посредственностей и проходимцев. Только Великая Отечественная война сняла, срезала пласт гнили с армии, которая расплатилась за оздоровление миллионами жизней. Впрочем, как только зарубцевались самые жестокие раны войны, армия снова начала приходить в упадок.