Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - [193]
— Да не переживай ты так. Никто крови-то не хочет… Условняк твой Рябинин выхватит и на пенсию с Богом пойдет…
Жоганюк и капитан ответно разулыбались. Лишь фэйс продолжал бурить взглядом бритую голову Катаева.
Сердце, поначалу мелко молотившее где-то внизу, вдруг заухало боксерским молотом. Медленно поднимая глаза на старших офицеров, Костя уже знал, что прозвучит из пересохшего горла.
— Не знаю я ничего… Ни про деньги, ни про посредников… — темнея лицом, еле выговорил он, — пацанов мы без всяких денег вытаскивали… Вам, товарищ подполковник, по ходу этого не понять… А малолетку за ворота я лично вывел, где он сейчас мне неизвестно…
— Понятно… — протянул Слюняев и повернулся в сторону эфэсбэшника, — ну что, Олег Михайлович, начнем, так сказать, официальные мероприятия…
Фэне отпрянул от стены и задумчиво потер подбородок. Все милицейские чины выжидательно пялились на его, наливающееся сурьмой, лицо.
— Товарищ подполковник, — непонятно к кому обращаясь, обронил Олег Михайлович, — разрешите мне с товарищем старшим лейтенантом тет-а-тет пообщаться… Минут пять, больше не понадобится…
Капитан живенько вскочил из-за стола, Жоганюк также подал корпус вперед, лишь Слюняев, перед тем как выйти, уточнил:
— Группу попридержать пока, или…
— Никаких движений не предпринимать, — резко ответил Олег Михайлович, — ждите меня в кабинете начальника.
Косте показалось, что Слюняев и компания, изобразив сценический поклон, словно упорхнули с балетной сцены. Так наиграно это выглядело.
— Ну что, опер, — присел напротив эфэсбэшник, когда дверь за милицейским руководством закрылась, — еще раз про другой уровень поговорим? Может чего и срастется?
Катаев прислушался к интонациям. Злорадства, угрозы или фальши он не услышал. Перед ним сидел здоровый уставший мужик. Вот только швейцарские часы «Лонжин» на мощном запястье слегка смущали.
— Коммерс один подарил, — перехватил его взгляд Олег Михайлович, — лет пять назад, когда мы его от «дагов» вытащили… Денег все хотел дать… Смешной…
Он остро глянул в глаза Катаеву:
— Послушай, опер, на эту минуту все против вас. Однако я еще не принял для себя никакого решения… Такое, кстати, со мной очень редко бывает. Вроде все на мази, материал собран, следаки готовы, «тяжелые»[69] копытами землю бьют… Но вот хочется с тобой потолковать, прояснить один важный момент… Ты свежий, меня обмануть не сможешь…
— Я и не собираюсь, я…
— Подожди, — поморщился от молодой поспешности фэйс, — мне не оторопь на голубом глазу нужна, а нормальная мужская правда… С четким и ровным объяснением. Не будет ее — сядете все, обещаю. Ясно?
— Да за что сядем-то!? — приглушенно взорвался Катаев, оценивший человеческий подход к своей персоне, — объясните, в чем мы накосячили!?
— Я попробую, — не подхватив его эмоциональной эстафеты, ответил Олег Михайлович, — Вот смотри: десяток оперов уголовного розыска, хрен знает из каких вообще городишек, вдруг, ни с того ни с сего, начинают плевать на четкие указания своего руководства, на поставленные задачи… В конце концов, даже на обслуживаемую территорию! И лезут в такую ж…, что поневоле задумаешься: а зачем? Что им надо-то? Помереть по-быстрому? Или орденов заработать? Так не заработали, сам знаешь…
— Прислонившиеся заработали… — буркнул Костя.
— Правильно, прислонившиеся… Но тогда вам-то чего надо было? Объяснить сможешь, а? У меня пока одно объяснение, совпадающее с мнением твоего руководства… Бабки легкие и быстрые. Хотя ты-то может и в темную двигался…
Катаев уже не задыхался от бессмысленной злобы. Он начал понимать, что для этих прожжённых полковников, майоров и капитанов версия заработка на пленных единственно верная. А его вскрики-всхлипы с места не более чем еще одно подтверждение продуманности и изворотливости виновных. Однако отступать он не собирался, понимая, что другого шанса не будет. Когда пойдет реализация, равнодушный следователь зафиксирует его показания и отправит в камеру, мол, суд разберется. Да и ошибиться в выборе объяснительной тактики нельзя. Тут как в хлеву — шаг в сторону и в дерьмо вляпаешься.
— Олег Михайлович, — начал Костя внезапно севшим голосом, — мне, наверное, трудно будет вам что-то доказать… Но я попробую… В конце концов, там, в университете, я вас с ходу понял и вопросов не задавал. Кстати, до законности в той аудитории тоже далековато было… А сейчас, ваша очередь мне поверить…
— Вера, я где-то слышал, это нравственная категория… — уже, смягчаясь, хмыкнул эфэсбэшник.
Катаев начал рассказывать. Стараясь, излагать подробней и спокойней, он технично обошел источник получения информации по Саламбеку и Турпалу. Скрыл историю о «кровавой бане» на заброшенной шалинской дороге. Естественно, ни словом не обмолвился об участии «Визиря». Правда, эти маленькие погрешности он с лихвой компенсировал историей об обмене Сейфуллы на видеокассету в чеченском РУБОПе. В этом месте, Олег Михайлович заинтересованно вскинул глаза на оперативника.
— Копия кассеты, надеюсь, осталась? — быстро спросил он и, получив утвердительный кивок, вновь погрузился во внимание.
Изложение уже подходило к концу. Костя видел, что фэйсу импонирует его искренность и тот заметно меняет свое отношение к их коллективу. Оставалось лишь правильно поведать о сегодняшнем обмене малолетки на раненного офицера. Костя, сделав паузу, задумался. Сомнение в ответной искренности Олега Михайловича покусывало. Никаких гарантий, что тот внимает оперативнику без диктофона, не было. Как и непрогнозируемое отношение Рябинина к катаевским попыткам остановить эфэсбэшно-мобильный навал на отдел уголовного розыска Фрунзенского Центра Содействия МВД ЧР.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства моего дедушки Алексея Исаева, записанная и отредактированная мной за несколько лет до его ухода с доброй памятью о нем. "Когда мне было десять лет, началась война. Немцы жили в доме моей семье. Мой родной белорусский город был под фашистской оккупацией. В конце войны, по дороге в концлагерь, нас спасли партизаны…". Война глазами ребенка от первого лица.
Книга составлена из очерков о людях, юность которых пришлась на годы Великой Отечественной войны. Может быть не каждый из них совершил подвиг, однако их участие в войне — слагаемое героизма всего советского народа. После победы судьбы героев очерков сложились по-разному. Одни продолжают носить военную форму, другие сняли ее. Но и сегодня каждый из них в своей отрасли юриспруденции стоит на страже советского закона и правопорядка. В книге рассказывается и о сложных судебных делах, и о раскрытии преступлений, и о работе юрисконсульта, и о деятельности юристов по пропаганде законов. Для широкого круга читателей.
В настоящий сборник вошли избранные рассказы и повести русского советского писателя и сценариста Николая Николаевича Шпанова (1896—1961). Сочинения писателя позиционировались как «советская военная фантастика» и были призваны популяризировать советскую военно-авиационную доктрину.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.