Чеченцы - [5]
У чеченца изобилуют сюжеты о прошлом происхождении (из Сирии, Аравии, из более близлежащих областей). Независимо от истинности этих преданий, сам их факт знаменует поиск внешней пространственной опоры для своего собственного описания.
С точки зрения открытой структуры такого описания миф о происхождении и генеалогия могут быть заменены на этническое сопоставление с удаленным народом (например, чеченцев с французами или русскими). Вот, к примеру, описание Россиковой чеберлоевцев, этнографической группы чеченцев, живущих в горах по соседству с Дагестаном: «Чеберлоевцы народ рослый, хорошо сложенный, несколько сухощавый, с открытой, приятной физиономией, по типу, пожалуй, очень близкой к русской, но суровым проницательным взглядом темных глаз».
Открытость чеченцев для общения и сегодня одна из ярких отличительных черт психического склада этого народа. Чтобы картина не была залакированной, отметим для справедливости, что эта открытость может резко перейти в подозрительность. Последняя черта в известной мере присуща всем горским народам, в ходе истории своей познавших цену и напор армий больших государств. Но открытость — преобладающая сторона в культуре и тоне чеченского общения. Как предположил чеченский этнограф Саид Хасиев, общительность вызвана, как ни странно, условиями горного полунатурального хозяйствования: недостаток ресурсов вызвал необходимость товарного обмена, без которого невозможно было выжить в горах. Отсюда и способность к общению, требующая открытости и обходительности. На личностном уровне чеченец склонен проявлять человечность и ожидать ее от других. Поэтому ясно, что подозрительность является привнесенной чертой, появившейся в связи с тяжелыми условиями выживания.
Поясним еще раз сказанное: чеченец верит в существование на свете справедливости, которая, по его мнению, присуща всем народам и всем культурам. Поэтому несправедливости к чеченцам со стороны царской, советской и постсоветской России воспринимаются как нарушение естественного хода вещей. При этом отношение к политике России (как правило, необъективной) всегда отделяется от отношения к убеждениям человека русского происхождения, а эти убеждения, какими бы они ни были, отделяются от его личности как таковой и в принципе не затрагивают его достоинства. Речь, конечно, идет о подлинных носителях чеченской культуры, как правило, людей религиозных. Ожидание справедливости выражается в фразе, многократно слышанной мною в разговорах о взаимоотношениях Чечни и России: «Только добром можно победить чеченцев».
Русские авторы прошлого столетия, когда Кавказская война была стержнем всей общественной жизни чеченцев, естественно, так или иначе отражали в своих сочинениях реакцию ограбленного и завоеванного народа на насилие. Обратимся к обстоятельному сочинению о чеченцах А. П. Берже. Берже был чиновником и ученым, работавшим на Кавказе с 1852 года. Его труды сыграли большую роль в становлении кавказоведения.
Как Берже описывает чеченцев? «Наружность чеченцев вообще довольно благообразна. Он стройно сложен, приемы его отличаются живостью и проворством». Далее Берже описывает одеяния чеченцев. То есть он начал характеристику народа с внешнего вида и нрава. За этим следует примечательный пассаж, который окажется заимствованным из отчетов военных о походах против «хищников»: «Несмотря на то что чеченцы вышли из первобытного грубого состояния и ведут оседлую жизнь, нравы их все еще находятся на степени полудикости. Жестокость, корыстолюбие, недоверчивость и мщение составляют преобладающий элемент в характере чеченца. Но за всем тем, он не чужд и добрых качеств. Так, он всегда чтит нравы гостеприимства. Если странник, даже и незнакомый, проездом остановится у чеченца на ночлег, то хозяин не преминет в честь гостя зарезать одного или нескольких баранов. Чеченец обязан проводить своего гостя до безопасного места или передать другому чеченцу и вообще заботиться о личной безопасности и неприкосновенности своего гостя. Если гость ограблен, оскорблен или убит вследствие нерадивости чеченца, или невыполнения им обязанностей гостеприимства, то он подвергается остракизму всего общества до тех пор, пока нанесенная гостю обида не будет им отомщена».
Берже, великолепно описав гостеприимство чеченцев, тем самым показал не «первобытное состояние» или «полудикость» чеченцев, а нечто прямо противоположное. Такое гостеприимство может быть результатом аристократизма, рыцарской воспитанности, торговой меркантильности, короче, чего угодно, но не первобытности.
Здесь надо подчеркнуть, что приведенные описания чеченцев дают взгляд на них со стороны, т. е. этнический экстраобраз. Что будет, если мы обратимся к внутренней точке зрения, т. е. к интраобразу?
Полную формулу этнического интраобраза мы очень редко встречаем у опрошенных нами чеченцев. Дело в том, что до сих пор в народе действует этническое правило: не хвалить себя и говорить о себе даже пренебрежительно. Мой этнографический дневник изобилует записями, что «мы — чеченцы разложились», «раньше были рыцари-конахи, а теперь на всей этой площади ни одного не найдешь», «были настоящие среди нас люди, но они погибли в высылке» и т. д. и т. п.
Одержимость бесами – это не только сюжетная завязка классических хорроров, но и вполне распространенная реалия жизни русской деревни XIX века. Монография Кристин Воробец рассматривает феномен кликушества как социальное и культурное явление с широким спектром значений, которыми наделяли его различные группы российского общества. Автор исследует поведение кликуш с разных точек зрения в диапазоне от народного православия и светского рационализма до литературных практик, особенно важных для русской культуры.
2013-й год – юбилейный для Дома Романовых. Четыре столетия отделяют нас от того момента, когда вся Россия присягнула первому Царю из этой династии. И девять десятилетий прошло с тех пор, как Император Николай II и Его Семья (а также самые верные слуги) были зверски убиты большевиками в доме инженера Ипатьева в Екатеринбурге в разгар братоубийственной Гражданской войны. Убийцы были уверены, что надёжно замели следы и мир никогда не узнает, какая судьба постигла их жертвы. Это уникальная и по-настоящему сенсационная книга.
В книге повествуется о жизненных путях четырёх типичных для сибирского социального пейзажа фигур: священника-миссионера П. А. Попова, крестьянина, ставшего купцом-предпринимателем, Н. М. Чукмалдина, чиновника и одновременно собирателя фольклора П. А. Городцова, ссыльного религиозного оппозиционера П. В. Веригина, живших примерно в одно время (XIX – начало XX в.) – в бурную эпоху буржуазной модернизации. Их биографии – пример различных вариантов разворачивания жизненного пути на переходном этапе развития общества.Книга предназначена для историков, краеведов, а также для широкого круга читателей, интересующихся проблемами истории края.
Том посвящен кочевникам раннего железного века (VII в. до н. э. — IV в. н. э.), населявшим степи Азии от Урала до Забайкалья. В основу издания положен археологический материал, полученный при раскопках погребальных и бытовых памятников. Комплексный анализ археологических источников в совокупности со сведениями древних авторов позволил исследователям реконструировать материальную и духовную культуру древних кочевников, дать представление об их хозяйстве, общественном строе, взаимоотношениях с окружающим оседлым населением, их экономическом развитии.
Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.
Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.