Чайковский в Петербурге - [44]

Что прикажете делать? Остается надеяться, что хорошее исполнение вывезет оперу».

И через неделю:

«Наступает последняя неделя моего пребывания здесь. Опера отложена до пятницы, 13 февраля… Репетиции оперы продолжаются. Я нахожу со стороны артистов такое сочувствие к моей музыке, которым горжусь. Но зато начальство — чиновники делают все, чтобы помешать успеху оперы».

Все это необычайно волнует композитора.

«Была минута, — писал он уже совсем перед спектаклем, — когда я хотел взять назад свою партитуру и уйти из театра. Направник уговорил меня этого не делать!»

«Возмутительно гадко! Хочется бежать куда‑нибудь подальше из этого проклятого города, где царит чиновничье самоуправство!»

Наконец, в бенефис Направника—13 февраля 1881 года, — состоялась премьера.

Газета «Молва» писала: «„Орлеанская дева” г. Чайковского имела большой успех. В продолжение всего спектакля и автору, и исполнителям главных партий публика не переставала делать самые шумные и восторженные овации. С особенным единодушием вызывали автора по окончании первого акта. Можно сказать беспристрастно, что тут хлопал и кричал весь театр сверху донизу».

Видимо, действительно «вывезли» оперу хорошая музыка и исполнение. Постановка оперы и костюмы артистов были крайне убогими. Еще в сезоне 1877/78 года дирекцией был издан приказ, чтобы одно и то же действующее лицо не появлялось в течение одного спектакля в разных костюмах. Должно быть, поэтому Лионель был в одном костюме и в сцене битвы, и в сцене коронации.

Чайковский писал, что эта сцена была обставлена «мизерно, грязно и жалко». «Хоть бы трон‑то королевский обили новым бархатом!»

После спектакля Петр Ильич, как обещал, телеграфировал Н. Ф. фон Мекк: «Опера моя имела большой успех, вызывали двадцать четыре раза».

А в письме к ней он писал:

«Тяжелый день я прожил 13–го числа. С утра я уже начал волноваться и терзаться страхом, а к вечеру я был просто подавлен тяжелым чувством тревоги и беспокойства. Но с первого же действия успех оперы определился…»

Рецензии были всякие, а в большинстве уклончивые и неопределенные.

В «Новом времени» от 14 февраля 1881 года рецензент писал: «Несмотря на мою любовь к таланту г. Чайковского, я чувствовал разочарование, по ме; ре того, как опера подвигалась к концу».

А в «Петербургской газете», № 42, П. Зиновьев отмечал: «…г. Чайковский и в своем новом произведении томительно ищет непротоптанного пути, склоняясь по временам на почву, разработанную, но уже утомленную; сильный талант особенно симпатичного нам композитора выведет его в чистое поле…»

Все эти рецензии не застали в Петербурге Петра Ильича — на другой день после премьеры он уехал за границу. Но в Вене ему довелось прочитать в тамошней газете, что «Орлеанская дева» «крайне бедна изобретением, скучна и монотонна».

Странная была судьба у этой оперы — шумный успех на премьере, потом полное охлаждение публики, полное забвение на десятки лет и снова признание уже в наши дни.

Пережив за границей горе — смерть Николая Григорьевича Рубинштейна, друга своей молодости, — Чайковский уже в марте был снова в Петербурге. Возможно, на этот раз он оказался здесь из‑за болезни сестры — Александры Ильиничны, приехавшей из Каменки в Петербург. Остановился он, по–видимому, у брата Модеста, который жил тогда на Фонтанке, 28 (квартира Конради).

30 марта он писал Надежде. Филаретовне:

«Вот уже пятый день, что я в Петербурге, милый друг мой! Все впечатления в высшей степени грустные… Общее настроение жителей какое‑то подавленное; у всех на лицах написан страх и беспокойство за будущее… Я нашел здесь сестру и старшую племянницу Таню. Обе они больны, и еще бог знает, когда им можно будет тронуться в путь, а я не уеду, пока они совсем не поправятся».

Пишу вам… из дома моей кузины, где сестра и племянница остановились».

Трудно сказать, кто именно была эта кузина, скорее всего — Амалия Литке (Маля — дочь тети Лизы). Она жила в то время на углу Английского проспекта и Офицерской улицы, в доме № 60 (ныне угол проспекта Маклина и улицы Декабристов).

Необычайно чуткий ко всему происходящему, Петр Ильич, только приехав в Петербург, сразу почувствовал тревогу, испуг, подавленное состояние многих его жителей— это были дни после убийства Александра II.

Еще задолго до этого в ответ на непрерывно растущее революционное движение, на стачечную борьбу пролетариев Петербурга царское правительство объявило жесточайший террор. Власти получили право предавать революционеров военному суду без предварительного следствия. Казни можно было производить немедленно, без рассмотрения кассаций.

Вместо третьего отделения был создан еще более жестокий департамент полиции. С помощью провокаторов были арестованы многие члены исполнительного комитета «Народной воли».

В ответ на это в августе 1879 года исполнительный комитет «Народной воли» приговорил царя к смерти. Осуществить этот приговор удалось не скоро.

Только в 1881 году Александр II был убит. Произошло это 1 марта. А 3 апреля по Невскому и Литейному проспектам в 9 часов утра повезли к Семеновскому плацу (он находился там, где сейчас выстроено здание нового ТЮЗа) на казнь народовольцев, и среди них двадцатисемилетнюю Софью Перовскую. Все в Петербурге говорили о мужестве молодой женщины, которая, чтобы не дать палачу прикоснуться к себе, оттолкнула сама скамейку.