ЧайфStory - [36]

Шахрин: «Пустое было время. «Чайф» уже единства не представлял собой. Мне перестала нравиться собственная группа. Я чувствовал себя дискомфортно в группе, дискомфортно в быту, но самое страшное — дискомфортно на сцене».

Шахрин как прирожденный позитивист пытался что-то сделать.

Во-первых, ему, да и всем остальным, было очевидно, что Злобин и Устюгов — ломоть отрезанный. Пашка пил, выкидывал штуки… Были в Уфе, ушел куда-то, появился за пятнадцать минут до концерта абсолютно невменяемый, перед выходом на концерт снял с Шахрина его «фирменную» фуражку, надел, сел на авансцену и весь концерт играл одно сплошное соло для двух девушек, с собой приведенных. Сам по себе.

Злобин: «Я Шахрина уже не переваривал. Мне Елизаров перед концертом в монитор говорил: «Игорь, соберись, сыграй этот концерт для меня», — и я собирался. Но выкинет Шахрин какую-нибудь штуку, и опять не могу»…

«Они были люди другой музыкальной, а может, и человеческой формации, — говорит Шахрин. — Кризис на самом деле был не музыкальный, а человеческий, «Чайф» — это всегда веселая компания, а тот состав был из людей очень разных, и дело не в том, что одни лучше, другие хуже; просто разные». К разряду «разные» теперь относились не только Злобин и Устюгов, но и Бегунов, и Нифантьев, оба были готовы уйти.

Нифантьев: «Началась война внутри, все шло к тому, что «Чайф» разваливается. И я сказал Бегунову: если Шахрин Пашку со Злобиным уберет, я ухожу тоже. Шахрин был недоволен. Если я сейчас ставлю себя на его место, я его прекрасно понимаю. Понимаю во многих вещах: и по поводу меня, и по поводу алкоголя, по поводу привода посторонних гитаристов. Сейчас я его понимаю, а тогда не понимал категорически, не хотел понимать».

Бегунов: «Я не видел вообще будущего. Опять «с ноля» начинать? Это всегда страшно. Живешь и вдруг понимаешь, что вот шаг, после которого, возможно, вообще ничего не будет. Это было страшно». Бегунов разрывался между двумя страстями: к пьянке и к музицированию. С пьянкой все ясно: «У меня тогда одно средство было — чуть какая проблема — друзей, как грязи, в какой угодно бар завалился, тут же духовник найдется, который расскажет, как ты крут». Но играть хотелось. Играть он собирался без «Чайфа». Густов: «Бегунов очень серьезно говорил, что собирается писать свой сольник. Материал мне играл, песни очень хорошо можно было сделать. Бегунов же очень интересный человек. Но потом, мне кажется, он побоялся рискнуть».

Все были готовы разойтись по мирному. Все, кроме Шахрина, который не знал, что делать. В Володиной жизни это был момент печальный. «Я себя представляю на месте Шахрина, когда вдруг видишь, что ты в стане… не врагов, но и не друзей» (Бегунов).

Оставался последний шаг, который и делать-то, не нужно было, он бы сам собой произошел, неминуемо.

«Чайф» умер

В то время снимался в Свердловске фильм «Сон в красном тереме». Про свердловский рок. Но не «pro» рок, а «contra» «Наутилус» — сценаристом был один из изгнанных директоров «Нау» Саша Калужский, режиссером — Кирилл Котельников, он рассказывает: «У Калужского обида сквозила во всем, довольно провинциальная, кстати говоря. «Наутилус» ему хотелось преподнести исключительно в иронической форме».

В результате «Нау» в фильм попал в кабацком исполнении: под «Я хочу быть с тобой» танцуют подвыпившие дяденьки и тетеньки. А для контраста понадобился положительный пример, в качестве которого выступали Настя Полева, «Апрельский марш» и «Чайф». На первую съемку они пришли втроем: Шахрин, Бегунов и Нифантьев. На озеро Шарташ, в двух шагах от дома Шахрина. И была на озере буря!

Нет, не чайфы ее устроили, Шахрин мирно сидел в лодке и философствовал, Бегунов с Ни-фантьевым, аки наяды, плавали вокруг, вдруг небо стало черным, волны, как на море… «Мы едва успели убраться из лодки, — рассказывает Котельников, — но я попросил ребят сесть обратно, хоть что-то снять, потому что такой натуры я в жизни не видел. Сняли два или три плана с ощущением, что снято на море, а это был наш родной Шарташ».

Вторая съемка на Белоярской атомной. «Решение тогда еще не созрело, — говорит Шахрин, — но я почему-то сказал Кириллу, что в кадре мы будем втроем — Бегунов, Антон и я». Котельников, который с «Чайфом» был знаком слабо, решил, что «это не родные их музыканты, а приглашенные». Приглашенных в составе группы снимать он не стал. Вот и все.

Деньги за Белоярку дали через пару дней, Шахрин поехал их развозить по музыкантам, последним приехал к Бегунову, сказал: «Все, конец. Им всем на все наплевать». Увы, Бегунову было тоже наплевать.

«Тогда я понял, что группы нет, она почти распалась» — говорит Шахрин.

Он остался один. Ничего не происходило. «Мы не встречались, ни репетиций не было, ничего» (Шахрин). «Не было концертов, не было репетиций, и мы не встречались» (Нифантьев). «И было видно, что группы нет» (Бегунов).

«Чайф» умер.

Две песни

В июне Шахрин написал песню: «Поплачь обо мне, пока я живой, Люби меня таким, какой я есть. «Потом я понял, что, во-первых, поется плохо, во-вторых, высокопарно» (Шахрин). И первое лицо поменял на третье. Но это не важно.