Часы зла - [20]

— Ну а что такое шкатулки с сюрпризом?

— Коробочки, которые он хранил в старой тележке для книг возле каталожных ящиков. Одна называлась «Цвета» и была наполнена разными красками, образцами тканей. Во второй, под названием «Чудесные минералы», хранились пириты, диатомиты и прочие красивые камушки. Но моей любимой была «Из чего я сделан». Туда мистер Маккаркл поместил фрагмент человеческой кости, пробирку с водой, ноготь и шестидюймовую прядь волос, украденную им, как он сам позже признался, в местной парикмахерской.

— «Из чего я сделан»?.. Замечательная идея! Как нельзя более уместное сравнение с тем, с чем имеем дело мы.

Тут до меня, что называется, дошло.

— Так вы хотели тем самым показать, из чего сделаны вы, мистер Джессон?

— О нет, Господи, ничего подобного! Все эти предметы символически описывают жизнь человека, скончавшегося около двухсот лет тому назад. — Он надавил на кнопку в полу. — Паланкин и кресло-носилки, Эндрю. Их надо повернуть вот таким образом… — И Джессон изобразил с помощью двух растопыренных ладоней нечто напоминающее букву «V». И пока дворецкий переставлял мебель, свел меня вниз со сцены. — Прежде чем мы начнем, хочу принести кое-что из библиотеки, — сказал он и подвел меня к ближайшему алькову. — Не будете столь любезны снять с полки вон тот том? — И Джессон указал на полку с табличкой «Неоконченные труды». Я поднялся по стремянке и потянулся к «Эдвину Друду». — О нет, не этот. Тот, что слева. В переплете из телячьей кожи.

Я прочитал на корешке название:

— «Хроники инженера» Себастьяна Плюмо?

— Да, именно.

Потянувшись за книгой, я вдруг потерял равновесие и едва не свалился со стремянки на голову Джессону.

— Осторожнее!

Я обрел равновесие, ухватившись за бронзовый поручень, взял книгу и, прежде чем передать ее Джессону, заглянул внутрь. «Хроники» были написаны по-французски и напечатаны, судя по шрифту и бумаге, примерно в восемнадцатом веке. Я сказал «примерно», потому что дата выпуска там не значилась. Если уж быть точным до конца, так и титульный лист отсутствовал. А единственной характерной чертой был экслибрис с изображением герба Джессона.

— Давайте ее мне, Александр. У вас еще будет время как следует рассмотреть и изучить это издание.

Я подал ему «Хроники», и Джессон отнес книгу в комнатушку за ставнями. Снова поднялся на платформу и шагнул в паланкин, сделанный из кресла под козырьком, такие прежде я видел только в кино. Затем он выглянул из окошка и жестом дал мне понять, чтобы я занял другое кресло — довольно странное на первый взгляд сооружение, напоминающее шезлонг, и тоже под козырьком, сделанным из стеганой кожи. И вот мы оба уселись, каждый в отведенное ему отгороженное место.

Джессон положил диктофон на столик из слоновой кости, который освещали огни рампы.

— Включите, когда будете готовы?

Я наклонился вперед, надавил на кнопку и откинулся на спинку кресла.

Джессон задернул шторки паланкина, чтобы я не видел его лица, затем протянул руку к шкафчику, открыл стеклянную дверцу и взял какой-то предмет.

Я почему-то подумал, что он взял старинную куклу, чтобы начать разыгрывать спектакль, но затем увидел, что пальцы его крепко сжимают кувшинчик с мутноватой жидкостью. Подавшись вперед, я заметил его отражение в стеклянной дверце. Он сидел неподвижно, словно в трансе, потом поставил кувшинчик рядом с диктофоном и начал свое повествование. А начал он его со следующих слов:

— Этот шкафчик с сюрпризом я приобрел весной тысяча девятьсот восемьдесят третьего года на аукционе в Париже…

На протяжении следующих двух часов Джессону удалось превратить эту убогую деревянную коробку в сундук с сокровищами, непременный атрибут авантюр и приключений. Выяснилось, что каждый хранившийся в шкафчике предмет был связан с определенным моментом в жизни анонимного изобретателя восемнадцатого века. К примеру, в кувшинчике хранился отсеченный палец героя, мрачный экспонат некоего хирурга-кальвиниста, коллекционировавшего разного рода анатомические аномалии. Джессон обильно уснащал рассказ всеми этими чисто медицинскими деталями и подробностями, что отчасти объясняло наличие в его библиотеке раздела под названием «АМПУТАЦИЯ» и вполне совпадало с прагматизмом его читательских интересов. И, несмотря на то что говорил он о делах и событиях давно минувших дней, рассказ оказался живым и чрезвычайно захватывающим. Джессон заставил все девять предметов из десяти отделений старинного шкафчика дышать, говорить, сталкиваться, кровоточить, рыдать и вопить.

Наконец он умолк, и тут настал мой черед сидеть словно в трансе. Когда я немного пришел в себя, то подался вперед, заглянул в паланкин и увидел, что Джессон сидит там, сгорбившись, совершенно обессиленный.

— Позвоните Эндрю, — хрипло прокаркал он через окошко. — Скажите, чтобы принес бутылку «Барсака» и те печенья, которые только что прислали.

Я передал это сообщение дворецкому, а затем стал допытываться об источниках столь необычайного повествования.

— Скажите, мистер Джессон, то, что я от вас сейчас услышал, — факты или выдумка? Мы с вами существуем в конце девятнадцатого века, который Дьюи называл «областью фантазии», или же в конце двадцатого, который исходя из того же принципа можно назвать «областью увековеченной памяти»?