Часы Сайруса Картрайта - [3]

Чисхольм оглядел слушателей, как бы желая убе­диться, что герои его рассказа и отношения друг с дру­гом ясны для нас. Я одобрительно кивнул, и он продол­жал:

—  Джек собирался уехать в воскресенье утром, и, естественно, мы ждали его в гости в субботу, но он пришел только к вечеру, после ужина, разгоряченный и злой.

—  Надо же, — возмущался он, — сегодня, в самый жаркий день лета, мой дядя нашел для меня целую кучу поручений! Мне пришлось объехать весь округ, а он даже не дал свою машину. А вы, держу пари, целый день загорали. Может быть, махнем сейчас на пляж, иску­паемся?

Было видно, что ему очень хочется искупаться, и хотя мы с Доблом действительно весь день отдыхали, было все еще жарко и влажно, и мы согласились. Захватив с собой пиво и не заботясь в столь, позднее время о купальных принадлежностях, мы отправились к воде. Тем временем погода менялась. Небо заволокло тучами, посвежело, а воздух стал таким густым, что казалось, надвигается ураган. Поэтому пришлось прервать купание, и мы вернулись домой.

Разговор на клеился, атмосфера была какая-то напряженная. Джек, возможно из-за завтрашнего отъезда, был необычно тих и молчалив. Примерно в половине двенадцатого он встал, потянулся и сказал, что ему пора уходить.

Мы пожали друг другу руки, и он направился к выходу. Но вдруг остановился у двери и вернулся, чтобы взять удочку и ружье. Казалось, ему очень не хотелось расставаться с нами, и Добл, почувствовав это, сказал: «Мы тоже прогуляемся с тобой, Джек».

Джек с благодарностью кивнул, и мы втроем вышли из дома в темноту ночи. Шли медленно. Джек нес на одном плече ружье, на другом удочку. Я попросил у него ружье, но Джек отдал мне удочку. До самого дома его дяди мы не проронили ни слова. Должно быть, Джек неправильно истолковал мое молчание и объяснил свое поведение тем, что не любит расставаться с ружьем. Он ласково погладил ствол, затем приложил приклад к плечу и прицелился в бочку, стоящую рядом с домом.

— Не стоит этого делать, Джек, — сказал Добл. — Ты разбудишь своего дядю.

— А пошел он к черту, мой дядя, — небрежно ответил Джек и, прежде чем мы успели остановить его, нажал курок.

В ночной тишине выстрел прогремел, как удар грома. От неожиданности мы, как мальчишки, кинулись за забор, ожидая каждую минуту, что из открывшегося окна услышим гневный голос старого Картрайта. Несколько минут мы лежали не шелохнувшись. Но все было спокойно. Мы поднялись из укрытия, и Добл сказал:

— Иди-ка лучше спать, Джек. Кажется, ты сегодня выпил слишком много пива.

— Наверное, ты прав, ответил Джек. Толкнув калитку, он обернулся и добавил: — Подождите минутку. Вроде дверь в дом закрыта, а ключа у меня нет.

Мы смотрели, как он торопливой походкой идет по дорожке, ведущей к дому. Но почти у самого входа вдруг резко остановился, как бы в нерешительности, постоял несколько секунд, затем повернулся и побежал обратно к нам.

— Добл, ты не пустил бы меня переночевать? — спросил он почему-то шепотом.

— Ну, конечно, Джек. Что, дверь закрыта?

Джек ничего не ответил, и мы прошли почти половину пути к нашему дому, когда он сказал:

— Я не проверил, закрыта ли дверь.

— Мы это видели, — заметил я.

Опять наступило молчание, но когда мы уже поднимались на крыльцо, из-за облаков внезапно выглянула луна и в ее мерцающем свете я увидел, что лицо Джека смертельно бледно.

— Что с тобой, Джек? — воскликнул я. Ответа не последовало. Я положил руку ему на плечо и снова спросил: — Тебе плохо?

Джек попытался улыбнуться.

—  Я... я... видишь ли, со мной только что произошла странная история, — сказал он. — Ты позавчера серьезно говорил мне о том, что можно верить в духов?

Я не сразу сообразил, что он имел в виду, но потом вспомнил про наш разговор о вере в сверхъестественное в связи с книгой Уильяма Блейка «Бракосочетание Неба и Ада», которую я давал ему почитать.

Я неопределенно пожал плечами, пытаясь сообразить, к чему он клонит.

—  На самом деле я не так уж много выпил пива, — сказал он и взглянул на меня, ища подтверждения.

—  Да, я тоже так думаю.

—  Смотри, — продолжал он, — сейчас я абсолютно трезв. Трезвым я был и несколько минут назад, когда шел к дядиному дому. Но стоило мне приблизиться к двери, как я почувствовал, что моя грудь упирается в нечто вроде подушки из воздуха. Я сделал еще несколько шагов, и воздух стал настолько плотным, что не было никакой возможности дотянуться до двери. Но передо мной было не просто невидимое препятствие, не пускавшее меня вперед. Оно как бы легонько отталкивало назад, от него исходила энергия сконцентрированной воли. Внезапно меня охватило чувство безумного страха, я отвернулся и побежал назад. До сих пор страшно.

—  Твой дядя... — начал я.

—  Да провались он к черту, мой дядя! — воскликнул он со страстью. — Чтоб ему наконец сломать себе шею!

Как раз в это время часы, висевшие у Добла на кухне, пробили полночь. И в том, что медный трезвон совпал с последними словами проклятия, нам почудилось нечто роковое. После этого возникла общая неловкость, разговор угас и мы отправились спать.

Наутро мы проснулись от громкого стука в дверь. Добл в одних брюках и я в купальном халате выбежали в прихожую почти одновременно. Миссис Нокс, экономка Картрайта, задохнувшаяся от быстрой ходьбы, стояла с выражением ужаса в глазах.