Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин - [190]

… Ну так вот, ее молодые барышни, бабушки моей то есть, должны были носить длинные муслиновые платья чуть не до пят, и ни на дюйм выше, так они что удумали: муслины свои водой спрыскивали, чтоб они к ногам прилипали и все как есть было видно. Сами ходят скромницами, каких не сыскать, а из джентльменов дух вон, во как! А еще я миссис Дрейк свой ведьмин шар одолжила на праздник. Я его на благотворительном базаре купила, не помню уж и когда. Вон тот, что возле трубы висит, видите, какой красивый? По бокам светло-синий, а в середке потемнее. Я его всегда над дверью держу.

— А судьбу вы предсказываете?

— И обманывать вас не хочется, и правду сказать боязно, — ответила она, хитро усмехнувшись. — Полиция этого не любит. Но меня они не трогают, чего нет, того нет. Да и какие тут предсказания? В деревнях, как наша, всегда знаешь, кто с кем загуляет, чего тут предсказывать-то.

— А вы можете посмотреть в этот свой колдовской шар и сказать, кто убил малышку Джойс?

— Эк вы все перепутали! — всплеснула руками миссис Гудбоди. — Это в хрустальный шар смотрят, чтобы чего-нибудь увидать, а не в колдовской. А скажи я вам, кто, по-моему, этот грех сотворил, так вам небось не понравится. Скажете, это, мол, против природы, с вас станется. Только на свете много чего против природы случается.

— Тут я с вами полностью согласен.

— А вообще-то у нас здесь спокойно. Люди все больше добрые да смирные, но бес — он своего всюду найдет. Пометит такого с самого рожденья, ну и вырастает потом невесть кто.

— Вы хотите сказать… черная магия?

— Да нет, я не про то, — презрительно фыркнула миссис Гудбоди. — Это как раз чепуха, точно вам говорю. Магии эти. Это для тех, у кого самое главное — наряжаться да греховодить. Шуры-муры крутить и все такое. Нет, я вам о тех толкую, к кому бес копыто приложил, о детях Люцифера[253], вот. Такие уж они уродились, им что убить, что воды напиться… Раз им что приспичило, ни за что не остановятся. Загубят кого угодно, лишь бы свое получить. И ведь такие есть среди них пригожие, чисто ангелы. Вот знала я одну девочку. Семь годков ей только исполнилось, когда убила родного братца и сестричку. Двойняшек. Месяцев пять им было, не больше. Задушила прямо в колясочке.

— Это случилось здесь, в Вудли Коммон?

— Ну нет, какое там! Это мне так в Йоркшире подвезло, прости Господи. Страсть-то какая…. А уж раскрасавица была, залюбуешься. Прямо цепляй ей к спине крылышки, и хоть сейчас на сцену гимны рождественские петь. А душа вся насквозь гнилая. Небось понимаете, о чем я толкую, сами, поди, навидались на своем веку.

— Увы! — ответил Пуаро. — Слишком даже хорошо понимаю. Если Джойс действительно видела убийство…

— Кто это про нее такое болтает? — спросила миссис Гудбоди.

— Да вроде бы она сама говорила.

— Ну, сама-то она что угодно могла сказать. Такая была врушка. — Она пристально посмотрела на него. — Вы-то хоть, надеюсь, в это не верите?

— Отнюдь, — сказал Пуаро. — Я-то как раз и верю.

— Посмотришь на иные семьи, и просто диву даешься, — продолжала миссис Гудбоди. — Взять, к примеру, тех же Рейнольдсов. Мистер Рейнольдс занимается недвижимостью. Дела у него идут ни шатко ни валко. Ну нет у него этой самой хватки, что тут поделаешь! Миссис Рейнольдс, та вообще паникерша, только и знает, что обо всем переживать. Так что детки, все трое, неизвестно в кого и уродились. У Энн хорошо мозги варят. Школу кончит с отличием, помяните мое слово. Потом небось пойдет в колледж; глядишь, учительницей станет. Но гордячка, сил нет. Так собой довольна, что и знаться ни с кем не хочет. Всех парней распугала. Джойс, вторая ее дочка, умом, ясное дело, не вышла, не то что Энн, или меньшой их, Леопольд. И, видать, ей это было обидно… ну, что она вроде как их похуже. А покрасоваться тоже хотелось, вот и болтала невесть что, лишь бы все охали да ахали. А потом выяснялось, что все это — одно сплошное вранье. Почти всегда.

— А мальчик?

— Леопольд-то? Ему, кажись, сейчас десятый пошел, а соображает — дай Бог всякому. Как говорится, и руки, и голова на месте. Хочет ученым стать, физиком. И по математике среди первых. В школе на него не нарадуются. Головастый парень. Наверняка будет ученым. Только, сдается мне, ничего путного не придумает — разве что пакость какую, навроде атомной бомбы. Бывают, знаете, такие умники, которые роются-роются в книжках, а потом возьмут да и придумают что-нибудь эдакое, от чего весь мир вверх тормашками, а с ним и мы, бедные. Вы с этим мальцом поосторожнее. Любит пакостить. А еще вынюхивать все, что его не касается. И откуда у него столько денег, хотела бы я знать? Что не от отца с матерью, это точно. Те ему много не дадут. А у него всегда полно денег. У себя в ящике прячет, под бельем. Разные разности покупает, моторчики, линзы какие-то дорогие. С чего бы это, интересно? Я так думаю, вынюхивает он чего не надо, а потом грозится, что кому-то расскажет… Вот от него и откупаются, чтобы держал язык за зубами.

Она остановилась перевести дух.

— Ну а я-то чем вам могу подсобить? И рада бы, да нечем.

— Вы мне уже очень подсобили, — заверил ее Пуаро. — А что случилось с иностранкой, которая, говорят, сбежала?