Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин - [163]

— Да она и перебралась-то сюда потому, — перебила брата Элспет Мак-Кей, — что у нее совсем худо стало со здоровьем. А до этого жила за границей. Ну и приехала, чтобы в случае чего быть поближе к племяннику и его жене, мистеру и миссис Дрейк. Купила «Дом у карьера», — большой викторианский особняк с участком, на котором находилась заброшенная каменоломня. Из-за этой каменоломни и купила. А потом не знаю уж сколько тысяч истратила, чтобы превратить ее в «низлежащий сад», как она это называла. Специально выписала специалиста из Визли или откуда-то еще и заказала ему проект парка. Словом, есть теперь на что посмотреть.

— Как-нибудь схожу посмотрю, — пообещал Пуаро. — Как знать, может, это местечко подкинет мне какую-нибудь идейку.

— Непременно сходите, не пожалеете, — заверила его миссис МакКей.

— Так вы говорите, она была очень богата? — переспросил Пуаро.

— Вдова владельца крупной судостроительной компании. Денег — куры не клюют.

— А умерла она не то чтобы неожиданно — какое там неожиданно с больным сердцем, — а как-то уж очень внезапно, — повторил Спенс. — Впрочем, подозрений это ни у кого не вызвало. Острая сердечная недостаточность, а по-научному так и не произнести. Коронарное и что-то там дальше…

— Судебное расследование, конечно, возбуждать не стали?

Спенс покачал головой.

— Ну да, — кивнул Пуаро. — Случай типичный. Врач строго-настрого наказывает пожилой женщине беречь себя, не бегать по лестницам и не копаться в саду. А у нее еще полно энергии, она обожает свой сад и вдобавок привыкла всегда поступать по-своему. Какие уж тут предписания!

— Вот именно. И потом, миссис Ллуэллин-Смайд и этот ее художник по ландшафтам превратили карьер в настоящее произведение искусства. Они вдвоем бились над ним три или четыре года. Она видела подобный сад, кажется, в Ирландии, когда ездила туда от Национального треста[209] осматривать достопримечательности. И он так ей запал в душу, что она пожелала сделать из своей каменоломни точную его копию. Пока не увидите, ни за что не поверите, что такое возможно.

— Итак, естественная смерть, — продолжал Пуаро, — засвидетельствованная местным врачом. Это тот же врач, с которым я собираюсь встретиться?

— Он самый, доктор Фергюсон. Ему уже под шестьдесят, но врач он хороший. Его здесь любят.

— И все-таки вы подозреваете, что миссис Ллуэллин-Смайд могли убить? Что еще вас смущает — кроме внезапности?

— Во-первых, естественно, подживалка, — сказала Элспет.

— Почему?

— А только она могла подделать завещание.

— У вас, я вижу, есть что мне рассказать, — заключил Пуаро. — Что за поддельное завещание?

— В общем, когда пришло время оглашать завещание старой барыни — так, кажется, эта процедура называется? — разразился страшный скандал.

— О завещании никто не знал? Оно всплыло внезапно?

— Нет, но там было что-то такое… сейчас вспомню… А! Дополнительное распоряжение, вот.

Элспет вопрошающе посмотрела на Пуаро, и тот молча кивнул, ожидая продолжения.

— Она и раньше переписывала завещания, — вмешался Спенс, — но ничего по-настоящему нового в них никогда не было. Недвижимость — благотворительным учреждениям, старьте вещи — слугам, а большая часть состояния неизменно отписывалась ближайшим родственникам, то есть племяннику и его жене.

— А что оказалось в последнем распоряжении?

— Она все оставила подживалке, — ответила Элспет, — в благодарность за верную службу и доброту. Что-то в таком духе.

— Кажется, мне стоит узнать об этой подживалке побольше.

— Приехала из Центральной Европы. Какая-то страна с длинным названием.

— И как долго она была у старой барыни?

— Чуть больше года.

— Вы все время называете ее старой барыней. Сколько же ей было лет?

— За шестьдесят. Не то шестьдесят пять, не то шестьдесят шесть…

— Не такая уж, значит, и старая, — заметил несколько уязвленный Пуаро.

— Так вот, — продолжала Элспет. — Как уже сказал Берт, все завещания, которые она составляла, были, в общем, одинаковыми. Ну, впишет еще какое-нибудь благотворительное общество или добавит подарков старым слугам — в таком духе. Но большую часть денег она всегда оставляла племяннику с женой и какой-то старой кузине, которая, впрочем, умерла первой. Ну, и еще архитектору завещала специально выстроенный для него домик при карьере и кое-какие деньги, чтобы, значит, жил там сколько захочет, следил за садом и пускал посетителей — любого, кто захочет его осмотреть.

— А когда выяснилось, что она оставила все этой иностранке, родственники, конечно, заявили, что в психике ее произошли изменения, что она подвергалась постороннему влиянию, что-то подобное?

— К тому все и шло, — сказал Спенс, — но юристы быстро раскусили фальшивку. Видно, грубая была работа.

— А потом всплыли кое-какие подробности, из которых следовало, что подживалка очень даже запросто могла это сделать, — снова вмешалась Элспет. — Оказалось, что миссис Ллуэллин-Смайд диктовала ей большинство своих личных писем, потому что страсть как не любила посылать друзьям и знакомым письма, напечатанные на машинке. Если письмо было не деловое, она всегда говорила: «Напиши его от руки и постарайся, чтобы почерк походил на мой собственный. Ну и, конечно, подпишись потом за меня». Миссис Минден, уборщица, однажды слышала, как она это говорила. Так что, девица, надо полагать, в конце концов научилась-таки подделывать почерк хозяйки. А потом в один прекрасный день сообразила, как извлечь из этого выгоду. Уверена, так оно все и было. Только юристы оказались большими доками и враз все раскусили.