Часы - [54]

Она снова перебила:

— Ты уверен, что он говорит тебе все?

— Да. У него нет причин что-либо скрывать. Мы с ним почти коллеги.

В этот момент официантка принесла заказ. Кофе был светлый, как только что вошедший в моду норковый мех.

— Я не знала, что ты тоже из полиции, — сказала Шейла, медленными кругами водя в чашке ложечкой.

— Не совсем из полиции. Это совершенно другой департамент. Но я понимаю так: если Дик что-то знает и не говорит мне, значит, у него есть на то причина. Это потому, что он видит, как ты мне нравишься. И ты мне действительно нравишься. Даже больше. Что бы ты ни сделала, Шейла, я — за тебя. Тогда ты выбежала из дому перепуганная насмерть. Ты действительно испугалась. Ты не притворялась. Так сыграть невозможно.

— Конечно, испугалась. До смерти.

— Ты испугалась только мертвеца? Или чего-то еще?

— А что там еще могло быть? Я набрался смелости.

— Зачем ты взяла часы с надписью «Розмари»?

— О чем ты говоришь? С какой стати?

— Я и спрашиваю тебя, с какой стати?

— Я их не трогала.

— Ты сказала, что забыла перчатки, и вернулась. В тот день перчаток на тебе не было. Стоял теплый сентябрьский день. Я вообще не заметил, чтобы ты носила перчатки. Так что ты вернулась, чтобы взять часы. Расскажи правду, Шейла. Ты ведь солгала?

Минуту-другую Шейла сидела молча и лишь крошила в пальцах лепешку.

— Хорошо, — сказала она почти шепотом. — Хорошо. Я взяла их. Я взяла часы, сунула в сумку и вышла.

— Зачем?

— Затем, что на них написано «Розмари». Это мое имя.

— Тебя зовут Розмари? А Шейла?

— У меня два имени. Розмари Шейла.

— И только-то? Только из-за того, что на них написано твое имя?

Она услышала в моем голосе недоверие, но уперлась.

— Я же сказала — я испугалась.

Я посмотрел на нее. Она — моя девушка, она мне нужна, и я хочу, чтобы она стала моей навсегда. Но я не питал иллюзий на ее счет. Шейла лгала и, возможно, всю жизнь будет лгать. Это тоже способ защиты — быстро и бойко все отрицать. Оружие ребенка. Возможно, она так и не оставит его. Но если мне нужна Шейла, я должен принять ее такой, какая она есть. Пусть только будет рядом, а с остальным — разберемся. У всех свои недостатки. У меня другие, но они все же есть.

Я принял решение и пошел в атаку. Другого способа я не видел.

— Это были твои часы? — сказал я. — Они принадлежали тебе?

Она задохнулась.

— Откуда ты знаешь?

— Ну-ка, ну-ка, рассказывай.

Она заспешила, не успевая толком подобрать нужное слово. Из этой невнятицы я уяснил, что часы с надписью «Розмари» принадлежали ей почти всю жизнь. До шести лет ее называли Розмари, но она ненавидела это имя и настояла на том, чтобы ее стали звать Шейлой. Недавно часы забарахлили. Она взяла их с собой, хотела после работы занести к часовщику в мастерскую неподалеку от бюро «Кавендиш». Но где-то она их оставила — может быть, в автобусе, может, в молочном баре, куда забегала перекусить.

— Это случилось задолго до убийства? Примерно за неделю, сказала Шейла. Она не очень огорчилась. Часы старые, всегда отставали, и пора уже было купить другие. Потом она сказала:

— Сначала я их не заметила. Когда вошла. А потом… потом я увидела труп. Я двинуться не могла. Я коснулась его, выпрямилась и обомлела — прямо передо мной, на столике у камина, стояли мои — мои! — часы. На руках кровь, а тут вошла она, и я совсем потеряла голову, потому что она шла прямо на него. И я… я сбежала. Ни о чем другом тогда я не думала.

— А потом?

— Потом начала. Она сказала, что не звонила в контору, тогда — кто? Кто вызвал меня и поставил на камине мои часы? Я сказала, что забыла перчатки, и… и сунула их в сумку. Конечно, очень глупо.

— Вряд ли можно придумать что-то глупее, — сказал я. — У тебя отсутствует здравый смысл.

— Но кому-то нужно было втянуть в это дело именно меня. И открытка! Ее отправил тот, кто знает, что часы взяла я. А картинка со «Старым Бейли»! Если мой отец преступник…

— Что ты знаешь о нем и о матери?

— Они погибли от несчастного случая, когда мне не исполнилось еще и года. Так говорит моя тетя, всегда говорила. Но она никогда не рассказывает о них. Раз или два я пыталась ее расспрашивать, но она всякий раз отвечает по-разному. Так что я давно уже решила, что тут что-то не так.

— Дальше.

— И вполне возможно, что отец мой — преступник, даже убийца. Или мать. Ведь никто же не станет говорить, что твои родители умерли, и при этом никогда не рассказывать о них, если на то нет веской причины — причины, которую считают слишком ужасной, чтобы сказать ребенку.

— Значит, ты до всего дошла своим умом. Все может оказаться гораздо проще. Вдруг ты незаконнорожденная дочь?

— Я и об этом думала. Иногда это пытаются скрыть от детей. Очень глупо. Намного лучше сказать правду. В наши дни это мало что значит. Мучительней не знать ничего. И гадать, что за этим кроется. Почему меня назвали Розмари? Такого имени в нашей семье ни у кого не было. Оно ведь означает «напоминание», не так ли?

— Напоминать можно и о чем-то хорошем, — заметил я.

— Можно… Но я чувствую, что это не так. Во всяком случае, в тот день, после допроса инспектора, я начала рассуждать. Кому-то понадобилось, чтобы я пришла на Полумесяц. В дом, где лежал труп неизвестного человека. А может быть, это именно он хотел со мной встретиться?