Часы бьют полночь - [22]

Волк вырос перед ней внезапно: Оля даже не успела понять, когда он появился. Только что делала первые неуверенные шаги по скользкому льду, прикидывала, сможет ли дотащить коробку так — или придётся вытаскивать котят и нести их дальше под курткой. Только что никого рядом не было, и всё было нормально.

Но вот он стоял рядом с ней, огромный, чёрный. Такой же угрожающий, как в прошлый раз. На длинных лапах, вывернутых не в ту сторону. С пастью, слишком широкой, чтобы принадлежать нормальному зверю.

У Оли подкосились ноги, и она всё-таки поскользнулась.

Межглавье

— Смерть стоит за левым твоим плечом, — прошептала Оля.

Вагон потряхивало. Пассажиров на последней остановке вошло слишком много, и теперь она не могла даже рассмотреть узоры, в которые складывалась вязь проводов на стенах тоннеля. В последние дни многое шло не так. Многое, если не всё.

Как обычно, шипели на пассажиров бабки-вампиры, хищно осматривались твари в дорогих, слишком вычурных для метро костюмах, выло и хихикало из-за стен вагона. И вой этот не могли заглушить никакие наушники.

Слишком знакомый вой. Она точно слышала его где-то, когда-то, во времена, когда она была юной и наивной и очень, очень боялась. Кого-то.

Смерть стоит за левым твоим плечом. Откуда она знает эту фразу? Оля слышала, что её автор — Кастанеда, но его книг она не читала: мистики хватало наяву. И всё же цитата вертелась на языке — резкая, хлёсткая. Сказанная чужим, но вместе с тем таким знакомым голосом. Голосом, который ещё не утратил подростковой ломкости, но уже начал становиться из мальчишечьего — мужским, бархатным и приятным.

Остановки пролетали одна за другой, и людей в вагоне становилось всё меньше, а Оля всё сидела, нервно теребила в пальцах короткие пряди. Пыталась вспомнить фразу, вспомнить ускользающие из памяти лицо, имя, одежду.

Чьё-то фото у неё в закладках. Почему она никак не может найти время просмотреть его? Почему?

Поезд взвизгнул тормозами и остановился. Оля медленно поднялась с места. Мысль, что билась в голове последние несколько минут, тут же попыталась вылететь из головы. Но она схватилась за телефон, как за спасательный круг, и потянулась пальцем к иконке заметок.

Какой-то мужик, стоявший слева от неё, грубо пихнул Олю в плечо. Та охнула и разжала пальцы.

Глава 11. Вероятности [1]

— Пятнадцать плюс триста шестьдесят два…

Оля сидела, прижавшись спиной к холодной стене подъезда, и мелко-мелко дрожала. Не от холода, нет: от леденящего ужаса. Ужаса, что смешивался с отчаянием, отчаяния, в котором чувствовался горький привкус стыда.

Она оставила котят на улице. Она бросила коробку. Уронила, когда оскользнулась на льду — и, поднявшись, в истерическом страхе побежала обратно в подъезд. А котята остались там, рядом с огромным чёрным волком. Вернее, тем, что выглядело как волк.

Оставалось надеяться, что существо, кем бы оно ни было, безвредно для животных.

Темно. Господи, как темно. Лампочка не выдержала: когда Оля ворвалась сюда, света уже не было. Пришлось плестись по стеночке — на подгибающихся ногах, боясь споткнуться.

— Триста семьдесят семь… сто шестьдесят шесть поделить на…

Спасибо Женьке: счёт в уме отвлекал, позволял не сойти с ума от ужаса. Давал последнюю надежду на благополучный исход, хрупкую, как дверь подъезда, за которой скалился и рычал её оживший ночной кошмар. Подумать только, пару минут назад эта дверь казалась ей такой прочной — а теперь Оля не была уверена, не проникнет ли полуволк сквозь неё, как сквозь туман.

Поэтому считала. Считала, не забывая дрожащими пальцами набирать сообщение единственному человеку, который мог дать ей совет. Позвонить она не могла: боялась лишний раз подавать голос. Даже счёт вела беззвучно, едва шевеля губами.

«Я в подъезде, за дверью СОБАКА».

«ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ».

Он поймёт, что за собаку я имею в виду, отчаянно надеялась Оля. Он должен понять, потому что он всегда всё понимает. Потому что он пытается разгадать и более, куда более сложные шифры, а значит, её бессвязные сообщения разберёт тем более.

— Тринадцать… умножить на шестьдесят один…

Телефон зажужжал, информируя о пришедшем сообщении. Звук был тихим, почти таким же тихим, как её приглушённое дыхание, но Оля всё равно дёрнулась, как от удара. Иррациональный страх мешал воспринимать вещи как надо, и сейчас темнота подъезда казалась почти живой, почти осязаемой.

Плохо. Нужно отвлечься, а то на запах ужаса подтянутся другие.

Оля перевела взгляд на экран. В окошке мессенджера светилось входящее сообщение из одного-единственного слова:

«Адрес?».

* * *

Когда дверь заскрипела, Оля непроизвольно вздрогнула. Страх приковал её к месту, не давал нормально вздохнуть — что уж говорить о движении. Только и оставалось сидеть, съёжившись, у стены на лестничной площадке, где резко пахло бомжом и валялась пустая бутылка.

Пусть. Если бы «владелец» этого места решил предъявить ей претензии, Оля испугалась бы его меньше, чем того, что ждало её за дверью. И каждый раз, когда кто-то заходил в подъезд, возвращался с работы, с учёбы или просто из магазина — она обмирала.

Если тварь проберётся за ними внутрь — Оле конец. Но пока что все открытия двери заканчивались одним и тем же: шаркающие шаги, грохот дверей лифта, шелест курток и сумок. Люди шли домой. Шли и не видели её, забившуюся в угол на лестничной площадке.