Часы бьют полночь - [10]

А потом Оля открыла глаза, и в лицо ударил пронзительно яркий свет редкого осеннего солнца. Голова буквально разламывалась, перед глазами всё ещё стояли разноцветные круги, а к горлу подступала тошнота. Но она была жива.

Твари, похожей на волка, рядом не было видно.

Кое-как сфокусировав взгляд, Оля попыталась приподняться на локте — и чуть не столкнулась лбом с Женькой, который сидел рядом, прямо в сугробе, и что-то набирал на телефоне.

— Что за… — простонала она, щурясь от яркого, слепящего солнца. Откуда оно вообще выползло? Когда Оля падала, небо было затянуто серыми осенними тучами, и ни о каком солнце речь не шла и в помине.

Она что, пролежала здесь несколько часов? Но тогда почему ей не холодно?

— Лежи, не вставай, — отозвался Женька. Голос звучал как сквозь слой ваты: в ушах шумело. Но даже так Оля смогла различить, как встревоженно звучит его голос. — Мало ли, вдруг сломала чего, и вообще… я сейчас скорую вызову.

— Да не надо… скорую, — Оля поморщилась и всё-таки села. Головная боль толкнулась внутри, вызвав новый приступ тошноты. Мир с его яркими красками возвращался, вытесняя серое марево. Руки ныли, окоченевшие от снега, но телу было тепло — словно и не провалялась здесь невесть сколько. — Я просто ушиблась. И голова болит.

Слова давались нелегко: их приходилось проталкивать сквозь горло, а они застревали где-то на языке. Похоже, всё-таки не просто ушиблась. Но сотрясение — это же оно? — вряд ли стоит вызова скорой.

— Спасибо пуховику, — продолжила она, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет, ничего не болело — только слабо ныла спина, ушибленная об землю. Без толстой куртки она бы точно что-нибудь сломала, а так, похоже, повезло отделаться малой кровью.

— Уверена? — Женька настороженно заглянул ей в глаза, будто пытаясь понять, лукавит Оля или нет.

— Убеждена, — она помассировала виски, но боль никуда не делась. — Ну, голова болит, конечно. Может, и сотрясение. Но, знаешь, я не хочу сидеть в сугробе чёрт знает сколько времени. А то, кроме сотряса, лечить придётся ещё и пневмонию.

— Звучит логично, — согласился Женька и отложил телефон. Придвинулся поближе, осторожно коснулся рукой её лица — того места, где неприятно подёргивало ссаженную кожу. Оцарапалась о сучок, пока падала. — Блин. Ты меня напугала, когда упала с ветки. Я уж было подумал, что всё, но… повезло. Относительно.

Оля тяжело выдохнула в холодный осенний воздух, и облачко пара на миг снова заслонило видимость. Снова стало стыдно и неловко: как можно было навернуться с дерева в такой ситуации?

— Куда делась эта штука? — пробормотала она. — И сколько времени я уже тут?

Собственные пальцы приятно холодили кожу, но боль, что толкалась внутри, сводила на нет мнимое облегчение.

— Ушла, — пояснил Женька, — как только ты отключилась. Наверное, потому что больше не чуяла твоего страха. А потом выглянуло солнце, а яркий свет они, как ты знаешь, не любят.

Оля вспомнила: темнота, сгущающаяся в коридоре, острый луч фонарика, который взрезал эту тьму, как нож взрезает арбуз. Точно: яркий свет был пусть не смертелен, но ужасно неприятен для большинства из них, и кстати выглянувшее солнце спасло её от незавидной участи очнуться под клыками твари.

— А лежишь ты недолго, — он продолжил, поднимаясь с земли и отряхивая колени от налипших снежных комьев, — всего пару минут. Я только с дерева спуститься успел.

Примятый снег вокруг был истоптан чужими следами. Её, Женькиными и ещё совсем другими, не похожими на человеческие. Волчьими следами с неестественно длинными когтями.

Цепочка следов уходила куда-то вдаль. У неё не было никакого желания проверять, куда именно.

Оля попыталась встать на ноги, но приступ головокружения мигом усадил её обратно в снег. Перед глазами снова вспыхнули цветные пятна, в ушах зашумело. Сотрясение или нет — встать сама она сейчас явно не могла.

На плечи легли чужие руки. Тёплые — это ощущалось даже сквозь пуховик. Или ей кажется? Толстая ткань не должна пропускать извне тепло, равно как и холод.

Когда Оля проморгалась, Женька снова сидел рядом. Теперь — прямо напротив неё, положив руки ей на плечи и настороженно заглядывая в глаза. Тревожная складка между бровей как-то разом делала его взрослее, и Оля даже попыталась улыбнуться этому — но её хватило лишь на жалкую гримасу.

— Прости, — пробормотала она и опустила глаза, — я облажалась. Опять.

Казалось, бесконечная вереница сегодняшних неудач уже никогда не закончится.

— Это ты меня прости, — так же негромко ответил Женька. — Вообще-то… если бы не я, мы бы тут не оказались, помнишь? Мог бы заметить, что что-то идёт не так, я всё-таки с этим уже сколько лет живу.

Оля прерывисто выдохнула. Снова захотелось плакать, но сейчас слёзы были ни к чему. Если она заплачет, голова заболит только сильнее. А уж чего сейчас не стоило делать — так это ухудшать своё состояние, и без того довольно плачевное.

— Нет, — выдавила она, борясь с очередным приступом тошноты, — это у меня сегодня какой-то сплошной день фейлов. Такие у всех бывают, но… не настолько же.

И добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Я… думала, что у меня получается. Но даже про то, что боюсь собак, тебе не рассказала.