Частная жизнь адмирала Нельсона - [141]

В Англию «Викторию» сопровождала, с приспущенным флагом, шхуна «Пикл», чей капитан вез депешу Коллингвуда, извещающую о понесенной страной утрате и одержанной британским флотом победе. Вскоре после того, как депеша дошла до адмиралтейства, в Мертоне, предваряя сообщения газет, появился гонец с печальной новостью. Это был капитан Уитби, доставивший письмо от главного казначея флота сэра Эндрю Снейпа Хэмонда. Хозяйка в то время отдыхала. «Я послала узнать, кто приехал, — вспоминает леди Гамильтон. — Мне сказали: мистер Уитби из адмиралтейства. Я велела немедленно провести его ко мне. Он вошел, бледный от волнения, и дрожащим голосом выговорил: «Мы одержали большую победу». — «Что мне ваша победа! — сказала я. — Письма, давайте мне мои письма». Капитан Уитби потерял дар речи, по смертельной бледности и покатившимся у него из глаз слезам я все поняла. По-моему, у меня вырвался дикий крик, я упала на подушки и часов десять не могла ни говорить, ни плакать».

Неделю спустя леди Гамильтон навестила в доме на Клар-джес-стрит леди Элизабет Фостер. Хозяйку она застала лежащей в постели. «Она выглядела совершенно потрясенной и все еще до конца не верящей в случившееся. «Что мне делать? Как жить теперь?» — вот первые ее слова. Потом она показала мне несколько писем, в беспорядке разбросанных по одеялу, — все они были от лорда Нельсона… Я спросила, как она узнала о несчастье. «Я приехала в Мертон, — заговорила хозяйка, — дом был не вполне убран, и, чувствуя некоторую слабость, я сказала, что полежу. Ко мне подсела миссис Болтон, и тут я вдруг произнесла: «По-моему, стреляют пушки Тауэра. Наверное, победу какую-нибудь празднуют, одержанную в германских землях, что ли» — «Вполне возможно, — откликнулась миссис Болтон. — В таком случае это в честь моего брата». — «Не может быть. Еще рано»».

Леди Гамильтон все еще не поднималась с постели, когда к ней пришли Гольдшмиды. Лайонел Гольдшмид, достигший тогда всего восьми лет и гостивший вместе с матерью и остальными членами семьи, писал впоследствии: «Я был любимцем леди Гамильтон и заливался слезами, когда она говорила о добродетелях (лорда Нельсона) и показывала нам его многочисленные подарки. Я устроился на кровати, и через меня она передавала рассевшимся полукругом у изножья кровати гостям, — а их насчитывалось человек пятнадцать, — кольца, шали, браслеты и все такое прочее. «Спасибо, малыш, — приговаривала она, целуя меня, — приходи почаще, каждый день». Рядом с кроватью висел тот самый сюртук, который был на старом добром адмирале в роковой день сражения и в котором он получил смертельную рану. По краям дырки, оставленной пулей, виднелись пятна засохшей крови. Странным, право, выглядел это визит — и серьезный, и отчасти комический»[62].

Горестные чувства, столь откровенно выказываемые леди Фостер, «ее рыдания, стоны, заламывания рук, черные капоры, имя Нельсона, вышитое на любом из надеваемых ею платьев», выглядели в глазах иных современников таким же театром, как и в исполнении леди Гамильтон. «Целыми днями она демонстрирует безутешные переживания адмиралам, капитанам, да кому только не демонстрирует, — раздраженно пишет леди Кавендиш. — И когда слышишь, как она хотела бы «умереть за него», едва ли не начинаешь жалеть, что этого не произошло в действительности».

Лейтенант шхуны «Пикл» Джон Ричардс Лапенотье прибыл в адмиралтейство туманным утром 5 ноября в час пополудни. Его немедленно провели к преемнику Ивена Нипена на посту первого секретаря Уильяму Марсдену, как раз направлявшемуся из зала заседаний в личные апартаменты.

«Приветствуя меня, — вспоминает Марсден, — офицер торжественно заявил: «Сэр, мы одержали великую победу, но потеряли лорда Нельсона!»… Первый лорд (Барэм) отправился отдыхать, его домашние тоже, поэтому у меня ушло некоторое время на то, чтобы найти комнату, где он спал. Отодвинув свечой, зажатой в руке, занавеску, я разбудил спокойно почивавшего вельможу. К чести его и в похвалу нервной системы следует отметить — он не выказал никаких признаков волнения и спокойно спросил: «Ну, что там, мистер М.?»»

Впоследствии Марсден рассказывал жене: Барэм «воспринял сообщение о крупной победе со спокойствием и невозмутимостью человека, которому перевалило за восемьдесят». Тем не менее он немедленно поднялся и прочитал доклад Коллингвуда, начинавшийся со слов о «невосполнимой утрате — гибели вице-адмирала лорда виконта Нельсона» и где только потом следовало сообщение об одержанной флотом победе. Дочитав доклад, Барэм сел за стол и не поднимался до пяти утра. Марсден тоже работал всю ночь, призвав на помощь всех «оказавшихся под рукой клерков и составляя с их помощью донесения королю, принцу Уэльскому, членам кабинета и лорд-мэру».

Получив послание Марсдена, король, по словам Джемса Харрисона, не заслуживающим, впрочем, особого доверия, воскликнул со слезами на своих «царственных» глазах: «Мы потеряли больше, нем приобрели!» По свидетельству же Марсдена, король, хоть и потрясенный новостью, «минут пять молчал». В официальном заявлении, переданном в адмиралтейство личным секретарем короля, говорилось: его величество глубоко, «больше, чем то можно выразить словами», скорбит по поводу гибели лорда Нельсона. Но далее упор в заявлении переносится на лорда Коллингвуда, которому король расточает самые неумеренные комплименты: «офицер безупречной доблести, взвешенные суждения, опытный, мудрый военачальник… чье поведение встречает полное одобрение и восхищение (его величества)… Прочувствованная манера, в которой он говорит о событиях того великого дня…и скромность, с которой он, отодвигая в тень себя самого, отдает должное героическому поведению своих подчиненных — отважных офицеров и матросов, — также вызвали у короля чувство глубокой признательности».