Часть 1. Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии - [17]

В полной мере их роль в экономике выявилась после их изгнания в 1609–1614 гг., когда страна лишилась наиболее активной и квалифицированной части населения, когда закрылись почти все мануфактуры, прекратился экспорт шелка, шерсти, сукна, керамики, тростникового сахара, пришли в упадок ирригация, ювелирное дело, декоративное и гончарное искусство, даже металлообработка (после отъезда 5 тыс. мастеров-морисков). Была парализована торговля многих городов, сократилось производство зерна, риса и олив, зарастали поля. Разрушались брошенные дома. В некоторых районах жизнь возобновилась лишь через 100–200 лет.

Пример Испании демонстрирует как болезненно, тяжело и местами катастрофично переживали европейские страны Средиземноморья разрыв привычных традиционных связей с Востоком. Но разрыв этот был неизбежен. Европейское Средиземноморье, поддерживая постоянные контакты с Востоком, все же гораздо теснее, плотнее и всестороннее, гораздо более неразрывными узами было связано с Западом, причем не только географически, экономически, политически и этнически, но также в религиозном, социокультурном и, что важнее всего, цивилизационном отношении. Французское, фламандское и германское (вернее австро-германское) присутствие в Италии и Испании, как и испанское в Италии, а итальянское – во Франции, насчитывало многие века и, конечно, превосходило восточные влияния. Более того, католицизм, сплачивавший всю Европу до XVI в. и остававшийся и далее самым мощным духовно-идеологическим фактором ее противопоставления Востоку, стал еще более агрессивным и нетерпимым в XVI – XVII вв. перед лицом угрожавшего его господству протестантизма. В Испании, Португалии (вошедшей, к тому же, в 1580–1640 гг. в состав Испании), на юге Италии и многих островах Средиземноморья, присоединенных к Испании, накал религиозных страстей увеличивался также многократно ситуацией военно-политического противостояния Испании (а фактически, всемирной империи) Габсбургов и Османской империи в борьбе за гегемонию в Средиземноморье.

Сторонники цивилизационного подхода считают, что в течение XVI – XIX вв. Запад постепенно восторжествовал над Востоком вопреки богатству последнего, большей численности его населения и большей его обеспеченности материальными ресурсами, но благодаря, прежде всего, исключительному динамизму и свободе западного человека, который в данном контексте представлен как «самостоятельный и независимый индивид, обладавший личными правами и привилегиями». Упоминается также «христианская идея богочеловечности», требующая от каждого «бесконечного самосовершенствования», что «в сочетании с вековыми традициями частной собственности… способствовало созданию социальных и ментальных структур, обладавших огромным потенциалом саморазвития». А вот «Восток был неподвижен». Здесь «преобладание общего начала над частным, коллектива над личностью предопределяли инерционность жизни и мысли… Верность прошлому, прежде всего заветам великих предков, открывших законы правильной жизни, доминировала в системе восточных ценностей».

Во всем этом очень много правды. Но это – не вся правда. Так ли уж свободен и самостоятелен был человек Запада в XVI–XVII вв., в эпоху полного его подчинения церкви, сеньору, монаху? Да, конечно, у дворянства были «личные права и привилегии», но никакому особому социальному «динамизму» они не способствовали, ибо понимались именно как право не работать, не заниматься «презренным» сельским или ремесленным трудом, каковой оставался печальной «привилегией» бесправного большинства, никаким стимулом, кроме страха умереть с голоду или, в лучшем случае, бескорыстного побуждения к творчеству, к данному труду не поощряемого. Что же касается наиболее просвещенной части дворянства и других слоев общества, которые иногда и в средние века вспоминали о естественных для человека разуме, правах и свободе, то они даже в XVI–XVII вв. обычно терпели поражение в борьбе с господством духовенства, незыблемой феодальной иерархией и властью короля, а также – религиозным фанатизмом невежественной черни, заменявшим в те времена общественное мнение. Пытки, казни, суды и костры инквизиции тогда определяли лицо Европы, за исключением, может быть, Голландии и Англии, превратившихся в XVI–XVII вв. в оплоты протестантизма, протестантской этики и постепенно внедрявшихся в местное общество экономических и, в меньшей степени, прочих свобод. Но не стоит забывать о том, что и у протестантов в то время суды, костры и расправы с инакомыслящими были обычным делом и вытекали из органично присущего человеку Запада той эпохи религиозного сознания и мышления религиозными категориями.

Иными словами, объяснять отставание Востока и уход Запада «в отрыв» каким-то особым «динамизмом», самостоятельностью и индивидуализмом человека Запада, вплоть до XVIII в. весьма зависимого от церкви, местной общины (сельской или городской), власти монарха, своего положения в структуре феодального общества и определяемой всем этим собственной ментальности не представляется верным. Это скорее следствие неоправданной «модернизации» исторической реальности, перенесение на ситуацию XVI–XVIII вв. того, что было свойственно Европе в лучшем случае к концу XIX в., а то и к середине ХХ в., т. е. того, что не было фактором эволюции XVI–XIX вв., а само явилось результатом, итогом этой эволюции.