Часть 1. Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии - [10]

В силу указанных причин во многих периферийных странах Азии и Африки получили распространение такие процессы, как дезиндустриализация и дезурбанизация. Если в 1750–1860 гг. в ныне развитых государствах производительность труда в промышленности выросла в 2–3 раза, то в колониальных и зависимых странах она, возможно, сократилась в 1,5–2 раза. Доля готовых изделий в их экспорте понизилась с 7–9 % в 1830-е гг. до 3–4 % в 1860–1880 гг. (периферийные страны все больше превращались в поставщиков сельскохозяйственного и минерального сырья). Удельный вес городского населения (города с числом жителей более 2 тыс. человек) уменьшился в Индии с 12–13 % в 1800 г. до 9–10 % в 1881 г. и в Китае с 7–9 % в конце XVIII – начале XIX в. до 6–8 % в 1840-е гг.

Период, охвативший первые две трети XIX в., в колониях и полуколониях был отмечен крайней нестабильностью, связанной в Латинской Америке с борьбой за национальную независимость, гражданскими войнами, военными переворотами, народными восстаниями против голландских колонизаторов на Яве (1825–1830 и 1840 гг.), индийским народным восстанием (сипаев) 1857–1859 гг. против английского колониального господства, тайпинской крестьянской войной в Китае в 1850–1864 гг., унесшей по меньшей мере 20–30 млн. жизней. Многочисленные выступления народных масс в периферийных странах свидетельствовали о глубоком экономическом и социально-политическом кризисе. Имеющиеся оценки позволяют уточнить его наиболее общие контуры.

Расчеты по Китаю за 1800–1870 гг., основанные на оценках подушевого производства зерновых и железа, весьма приблизительны. В целом они показывают снижение подушевого национального продукта примерно на 1/5 (что, как представляется, отражает масштабы экологического кризиса XIX в. и негативные последствия длительной опустошительной крестьянской войны 1850–1860 гг.).

Согласно подсчетам по Индии, позволяющим определить динамику продукции растениеводства (главным образом зерновых) в расчете на душу населения и реальной заработной платы городских рабочих, среднедушевой национальный продукт этой страны, выросший в течение XVII в. примерно на 1/10, сократился в ходе опустошительных внутренних войн и внешних вторжений (например, Надир-Шаха) в 1700–1750 гг. на 1/10. В последующее столетие, ознаменованное экспансией англичан, отмеченный индикатор также уменьшался. В итоге к началу 1870-х гг. он был на 1/5 меньше, чем в середине XVIII в.

В Индонезии чистый внутренний продукт в расчете на душу населения в 1700–1830 гг. не возрастал, в дальнейшем он несколько повысился и в 1840–1870 гг. зафиксировался на уровне, в среднем на 5–10 % превышавшем показатель предыдущих 100–130 лет. При этом доля голландцев в чистом внутреннем продукте (ЧВП) Индонезии возросла с 1,2–1,4 % в 1700–1780 гг. до 7,1–7,6 % в 1840–1870 гг., что, по сути дела, означало для неевропейской части населения в лучшем случае сохранение прежнего, крайне низкого уровня доходов. (Этнические китайцы, проживавшие в Индонезии, имели сравнительно более высокий и, вероятно, в целом повышавшийся уровень жизни.).

К сожалению, очень мало сводных данных по Ближнему Востоку. Сделанные оценки динамики реальной заработной платы чернорабочих по ряду крупнейших городов Османской империи (в основном на территории современной Турции) говорят о возможном росте их реальных доходов (средних ставок) в 1800–1815/1870–1885 гг. примерно на 3/5–2/3. С середины XVI по конец XVIII в. отмеченный индикатор, возможно, снизился на 1/6. Однако это – ориентировочные подсчеты, способные лишь в самых общих чертах, как показывают аналогичные исследования по другим странам, отразить общий тренд подушевого национального продукта за длительную ретроспективу.

Что касается Египта, то имеющиеся расчеты, основанные на взвешенных показателях динамики подушевого сельскохозяйственного продукта и реальной заработной платы рабочих в несельскохозяйственном секторе экономики, допускают возможность увеличения среднедушевого дохода в целом по стране в 1800–1885 гг. примерно на 1/3. (Как и по Турции, индикатор по Египту вбирает в себя тенденции второй половины XIX в. и поэтому не совсем сопоставим по другим периферийным странам).

Итак, при всем разнообразии путей экономической эволюции отмеченных стран на первой фазе их колониального (полуколониального) существования негативные явления в целом преобладали. Если взвесить приведенные показатели роста (снижения) подушевого ВВП указанных стран по численности их населения, то можно прийти к следующему заключению: с конца XVIII по середину (а может быть, вплоть до последней трети) XIX в. среднестатистический душевой доход в будущих странах третьего мира уменьшился на 1/6–1/7 (или в среднем ежегодно на 0,15–0,20 %).

Примерно в последней трети-четверти XIX в. в ряде периферийных стран сложились более или менее благоприятные условия для начала (а для некоторых из них – возобновления) экономического роста. Существенное удешевление транспортных расходов, в том числе морских перевозок (связанное с распространением пароходов, завершением строительства Суэцкого канала), сделало возможным и весьма выгодным широкое освоение природных и трудовых ресурсов, а также потребительских рынков колониальных и зависимых стран.