Но вскоре ему пришла в голову мысль. Должно быть другое время, должны существовать другие часы, большие и более совершенные, чем часы Земли и Солнца.
И пошел мастер не известно куда, в сторону, непонятную разуму, в направлении, которое могло указать только блестящее озарение гения.
Идя по удивительной, непохожей ни на одну из предыдущих дорог, он уже не столько взором и мыслью, а чем-то более глубоким, потаенными фибрами души постигал абсолютно новые явления.
Мастер шел днем и ночью. А дни и ночи там были совсем не такие, как на земле.
В этом пространстве господствовало другое понятие света и тьмы. Свет и тьма, поочередно сменяющие друг друга, творили мистические сутки, которые были не в одном мире, а сразу во всех мирах Вселенной. Значит, когда на Земле день или ночь, зависящие от положения Солнца, в то же время для целых планетарных систем, как и для солнц и планет, есть иные день или ночь, чьи источники в совершенно других рассветах и сумерках, неподвластных глазам никаких созданий.
Вот среди такой всеохватывающей Ночи гигантские миры-предки и пред-системы уже погибших миров, сброшенные в руины, на самое дно вечности, и засыпанные пылью веков, как в могилах, поддаваясь таинственным чарам Вселенной.
Вырванные заклятьем, они начинают шевелиться под прахом, и оживают явления мертвых пространств. Страшные огарки солнц бледно засветятся, возвращаясь в первоначальное состояние и протягивая руки в бесконечность. И восходят, как пар над могилами, фосфоресцирующие облака прототуманностей. За ними призраки потухших звезд и трупы планет, чернеющие глазницами своих голых неотесанных черепов, чудовища созвездий, темные зодиаки, взлохмаченные фурии погасших комет — все это выныривает в безумном вихре и врезаются в пространство…
И вот, к необъяснимому ужасу наших разбегающихся трехмерных миров, начинается танец скелетов!
Происходят вещи, о которых звезды рассказывают звездам, кочуя скоплениями по бесконечной лазурной степи….
Часовой мастер видел все это своими глазами, и его сердце содрогалось от тревоги и от впервые распробованной нечеловеческой благодати.
На каждом шагу он встречал что-то новое, неизвестные пласты материи духа.
Какие-то воды — нет — воды дивных рек… какие-то цветы — нет — цветы… и удивительные шумы и молчание…
На повороте дороги гигантские деревья — нет — деревья, склоненные над озером; у них цвет вечности…
Он видел старика-гиганта, гуляющего под деревьями, сбивающими с них дозревшие плоды, похожие на солнца и луны… Старик их подбирал и складывал в украшенную цветами корзину, или выбрасывал в озеро…
Уже ученый приближался к тем самым часам, уже чувствовал их присутствие, уже мог его увидеть и узнать все о безошибочном, абсолютном времени.
Наконец-то он увидел — и хотя это было иного измерения — увидел, понял и познал сущее Время. Но час был так невыразимо огромен, а все вокруг таким невыразимо прекрасным, такая благость наполнила сердце ученого, что Мастер в экстазе забыл обо всем, что раньше было ему дорого. Позабыл он и о мелких земных часах, которые собирался отремонтировать, и которые из-за новых знаний утратили всякое значение. Он уже не думал о возвращении к людям. Решил остаться здесь навсегда.
И вот в неземном благостном состоянии он ощутил неожиданный удар и острую боль в сердце, и тут же грубый вой достиг его ушей — звук, идущий из жутких глубин — из низин — из душераздирающего низа.
Это на мрачных часах Земли пробил его час. В один день, утром, за столиком был найден холодеющий труп гениального Часового Мастера, умершего ночью.
Перевел с польского Александр Печенкин
