Чащоба - [108]

В мрачные и тревожные времена эти придумки оставались бальзамом для деревенских жителей: смотрите, какая необыкновенная женщина, какая крупная фигура изволила проживать несколько лет среди нас!

Во всяком случае, из-за этой странной женитьбы отношения Йонаса и Мильды резко ухудшились. Обман громоздился на обман, но Лео чувствовал, что мать все еще не была к Йонасу безразличной. Возможно, Лео унаследовал от матери способность привязываться к кому-либо на долгое время? В представлении Мильды с Йонасом должно было связываться одно лишь плохое. Деревенские глумились над ним и над ней, Йонас не заботился о своем кровном сыне, Мильда с ребенком вышла замуж за другого. Когда она осталась одна, у Йонаса опять недостало сил сделать решающий шаг; потом, уже будучи в годах, он позволил выставить себя шутом, не воспротивился, когда хозяйка хутора Росса женила его на нелепой городской барыне. После войны и Йонас оказался в свою очередь свободным, но искать примирения с Мильдой не стал. И только уже дряхлым старцем, на шаг от могилы, Йонас пришел к мысли, что надо держаться вместе, тогда, когда Мильда угодила на долгие недели в больницу. К тому времени в деревне у них никого не осталось, лишь из редких труб поднимался дымок, там, где поддерживали тепло очага хворые старушки, — они уже были не в силах указывать на кого-то пальцем. И Лена давно отправилась на тот свет, Йонас, разменявший уже восьмой десяток, наверное, впервые в жизни почувствовал себя независимым. Ни обстоятельства, ни чужие люди больше его жизнь не определяли.

Где находится водораздел человеческой судьбы, по одну сторону которого лежит его собственное убожество, а по другую — идиотизм окружения.

Может, именно забвение и отсутствие памяти приводят к блаженству?

Следующей осенью, после поездки в Швецию, Лео получил от Йонаса телеграмму о смерти матери. Чудно звучала вторая фраза в телеграмме: ждем вас на похороны в субботу. Лео опешил — словно речь шла не о его матери, которую согласно естественному ходу вещей хоронит сын, — его хотели от всего освободить. Текст телеграммы ясно давал понять, что раньше, чем в день похорон, его и не ждут. Пусть не беспокоится, не мешается и не суетится, мы сами проводим в последний путь свою Мильду! Мы — Йонас и другие старцы Медной деревни. Лео был посторонним человеком, блудным сыном, отверженным. Задумавшись, он долго держал в руках телеграмму. Словно смотрел на себя глазами стариков из Медной деревни: чужой и далекий человек, которому не понять, какая трудная жизнь тут прожита.

Лео приехал на машине, которую он приобрел на доставшиеся ему в наследство из Швеции деньги, и почувствовал себя в родных краях с первого же мгновения как-то странно. Молчаливые старушки, с поднятыми воротниками, мельком оглядывали его и машину. Лео почему-то ощутил неловкость оттого, что машина синяя, а мохнатые чехлы на сиденьях ярко-желтые. Он не догадался привязать к антенне по широко распространившейся ныне моде черную ленточку.

Йонас, единственный, подошел к Лео, пожал руку, пробормотал слова соболезнования, сильно выпуклые стекла очков делали его глаза необычайно крупными, красная сетка тончайших кровеносных сосудов не позволяла угадать смысла его взгляда. У Йонаса не было времени разговаривать с Лео, он тут же повернулся и, опираясь на палку, заспешил прочь: он был устроителем похорон. Повел разговор с пастором — Лео не знал даже того, была ли причислена к приходу его мать. Затем Йонас кивнул женщинам: пришло время взять возложенные у гроба цветы и венки. Когда стали выносить из церкви гроб, Йонас подал Лео знак, чтобы он пошел за гробом первым, сам же остался в хвосте жидкой похоронной процессии, — видимо, у него сильно болела нога, он ковылял. Лео шел за гробом с болью в сердце и с краской стыда на щеках. Не хватало мужчин, чтобы нести покойную, за одну ручку гроба держалась какая-то кряжистая, средних лет женщина. У Лео не было ни малейшего представления, была ли эта отважная женщина близкой знакомой его матери или же в этих краях, где жизнеспособных людей оставалось все меньше, а похороны случались все чаще, стало правилом, что в подобных случаях сходились, вполне естественно, всем миром и общими усилиями управлялись с похоронами.

Когда гроб опустили в могилу, Йонас бросил на крышку букетик белых гвоздик. Потом отвернулся, достал из нагрудного кармашка платочек и долго старательно протирал очки.

Потом Лео взял лопату и начал подталкивать глинистые комья на край могилы, чтобы они тихо скатывались вниз. Опять женщины пришли к мужчинам на помощь: сменяя друг друга, они врезались лопатами в вязкую глину и откатывали в сторону камни, чтобы те не грохались на крышку гроба.

Вильмут и Эвелина только сейчас подоспели к кладбищу, они шли вприпрыжку спеша вдоль аллеи, и несли вдвоем большой венок из веток туи.

И снова Лео ощутил какую-то отчужденность: почему он не взял никого с собой из города? Даже жену. Все не было времени показать матери Неллу и маленькую Анне.

Вильмут тут же взялся за дело: снял шарф, расстегнул пальто и принялся за могильный холмик.

Затем Йонас обратился со словами благодарности к присутствующим и пригласил всех на поминки; он даже заказал автобус, чтобы отвезти людей в столовую. Лео позвал Йонаса к себе в машину, но тот отрицательно мотнул головой. Сказал, что поедет со всеми. Вильмут также забрался в автобус и сел в заднем ряду возле Эвелины. Лео в одиночестве следовал позади всех.