Чаша терпения - [28]

Но причина, между тем, была, и очень простая. Конечно, в тот миг, когда Надя входила в гостиную, все еще оставалось по-прежнему, и в душе Клавдии Алексеевны не было никаких колебаний. Она осталась сидеть на месте и не поднялась с дивана навстречу будущей невестке, чтобы та поняла, в чей дом она входит, и не помыслила бы когда-нибудь поставить себя здесь хозяйкой. Что же касается того, чтобы помочь Августу в его намерении, то здесь ее решение оставалось твердым. Коль скоро Марк Иванович был против женитьбы Августа и даже не стал об этом разговаривать, Клавдии Алексеевне по ее глубокому убеждению следовало поступить наоборот, то есть непременно женить Августа. Ей казалось, что муж, как всегда, не прав. Клавдия Алексеевна считала своим святым долгом исправлять ошибки мужа. Часто она говорила ему:

— Нет, Марк, ты не прав. Я сделаю по-другому и, вот увидишь, ты будешь меня благодарить.

— Как знаешь, — отвечал он, лишь бы не ввязываться в спор, ибо знал, что ее не переспоришь, и помнил хороню народную поговорку: «Спор прекращает умнейший».

За многие годы Клавдия Алексеевна настолько привыкла все делать по-своему, что стала бояться, как бы не получилось по-другому, то есть так, как хотел муж, потому что тогда непременно должно быть все очень плохо. Она не замечала, что сотни всевозможных в итоге дел как бы сами собой кончались так, как хотел и предсказывал Марк Иванович.

«Август… Его судьба… Разве можно так безразлично отнестись к этому? Что может быть в жизни более важное?..» Ей казалось, что стоит только послушать мужа, и с Августом может случиться какое-нибудь несчастье: он может заболеть, может бросить учиться, может в конце концов застрелиться. Бог знает, что с ним может случиться.

Но в то же самое время где-то очень-очень глубоко шевелился в душе червячок, который словно хотел напомнить:

«А ведь прав… прав Марк-то Иванович. Молод Август для женитьбы. Молод. Повременить бы надо. Училище закончить». Но Клавдия Алексеевна глушила этот голос своим давним убеждением — поступать наоборот. И в то время, когда она ждала свою будущую невестку, Клавдии Алексеевна была как никогда тверда и непоколебима в своем решении.

Увидев Надю сначала издали, у порога, а потом рядом с собой, она оцепенела, пораженная ее красотой.

«Ты говорил — хороша?! Прекрасна! — думала Клавдия Алексеевна. — Да она прелестна! Божественна! О нет, не божественна. Это сам демон послал ее ко мне, чтобы вечно смеяться надо мной. М-да…» И жестокая, глухая, коварная ревность к чужой красоте, как тяжелая муть, поднялась со дна ее души.

Решение было принято: не бывать! Не бывать этой женитьбы. Нельзя, чтобы две красивые женщины жили в одном доме. Прав Марк. Первый раз в жизни прав. А красота этой девицы… что ж, действительно редкая. И упускать ее Августу не следует.

Клавдии Алексеевна пригласила их пить чай. Но сидя за столом, она уже просто не владела собой, не могла скрыть негодования, хотя и не очень заботилась о том, чтобы его скрыть.

— Что ж, — заговорила она, держа у рта чайную чашку и разглядывая Надю своими круглыми навыкате глазами, — хороша ты, хороша. Не отнимешь. Да плохо одета. Так, кажется, поется в песне?

— Мама! Что ты говоришь?!

— Помолчи! Открой Тимке дверь.

Надя поставила на стол чашку, встала и, медленно бледнея, впервые прямо посмотрела в лицо Клавдии Алексеевны.

— Как вы можете… так позорить вашего сына? — сказала она тихо, но внятно. — Ведь вы же… глупая!

— Ах ты… змея! — вскинулась из-за стола Клавдия Алексеевна. — Вон! Вон отсюда!

Надя резко повернулась и спокойно ушла из гостиной.

Через два квартала Август догнал ее, но Надя не стала разговаривать. Он упрямо продолжал идти рядом, умолял простить, остановиться, выслушать его, но она молчала, словно не слышала его.

— Надя! Надюша! Ведь я люблю тебя, — твердил Август.

— Нет, — вырвалось у нее.

— Люблю.

— Лжешь!

— Клянусь тебе! Поверь, Надя.

— Нет.

— Но почему? Почему ты теперь не веришь? Ведь не я виноват во всем этом. Я не хотел так… Это она почему-то вдруг изменила свое решение.

— Но ты мужчина, Август. Подумай об этом. Подумай. Мне жаль тебя.

— Подожди! Выслушай меня!

— Нет, Август. Нет. Может быть, потом когда-нибудь… А сейчас — нет. Уйди. Оставь меня.

— Но я провожу тебя.

— Не надо, уйди.

Он, наконец, остановился и стоял до тех пор, пока она не скрылась в ночной ветреной мгле.

Несколько недель после этого она не хотела его видеть и не встречалась с ним, хотя он в письмах просил ее об этом. Но однажды она пришла, молча остановилась перед ним, не подавая руки.

— Надя…

— Я скоро уезжаю, Август.

— Уезжаешь? Куда?..

— В Азию. В Ташкент. Я тебе говорила раньше.

— Но… как же мы? Как же я останусь?.. Один? Без тебя? Нет. Я не буду жить без тебя. Не могу. Не буду.

— Но курсы заканчиваются. И я еду туда сестрой милосердия.

— А я?.. Как же я без тебя? — скова в ужасе спрашивал он. — Поедем вместе. Вместе. Только… напоследок посидим еще там… на берегу моря…

И снова все было, как прежде: пустынный берег залива, мглистая морская даль и они вдвоем. Август носил ее на руках, целовал, шептал какие-то необыкновенные слова, и снова они были счастливы. Не задумываясь, Август клялся, что порывает с родителями и вместе с ней едет в Туркестан.