Чаша роз - [52]

Я слышала за своей спиной пересуды. От этого я совершенно забыла про веер и не могла спрятать сердитого румянца. Обернувшись, я наилучшим образом изобразила оскорбленную графиню Ливен[5] и с удовлетворением заметила, что мой взгляд заставил замолчать двух болтушек (это были Гвендолин Хасборо и Алиса Мейфилд, я никогда не смеялась, если они оказывались в неловкой ситуации, и не понимаю, почему они так обошлись со мной).

Мои глаза уловили какое-то движение за спиной у болтушек, в свете фонарей я увидела промелькнувший плащ и две фигуры, похоже, бросившиеся за мужчиной, который заговорил со мной.

Мама нетерпеливо взглянула на меня:

— Поторопись, Арабелла, воздух холодный, боюсь, пойдет дождь и испортит твое платье.

Я ускорила шаг и едва не выронила чашу. Но… странное покалывание, пробежавшее от кончиков пальцев к моему сердцу, заставило меня остановиться. Ощущение казалось странно знакомым, я подумала о семейных преданиях о Граале и Совете Грааля, которые папа рассказывал мне в детстве… а мама только пренебрежительно отмахивалась, когда я спрашивала ее об этом.

«Все это чепуха», — сказала я себе, но тем не менее сунула чашу в карман накидки и поторопилась вслед за мамой. Когда я вошла в холл, чаша задевала меня по ноге. Это очень раздражало, поскольку отвлекало меня от моей цели: приятного вечера в «Олмаке», с танцами, болтовней и высматриванием подходящих джентльменов.

Я решительно настроена сделать своей целью в этом голу поиски мужа, поскольку все остальное только приводит к проблемам, и после того как папа обрел небесный покой, мама…

Гм, на этот счет я могу сказать только то, что наша семья раньше была другой. Я хочу, чтобы мамочка снова была счастлива, а это означает, что я должна по мере сил своих быть хорошей и найти себе привлекательного мужа. Я даже оставила занятия фехтованием и стрельбой из пистолета, хотя должна сказать, что ужасно по ним скучаю, я наслаждалась ими вместе с папой. Кроме того, фехтованием меня увлек не кто иной, как мой брат Берти, а он не самый сговорчивый брат в мире.

Но вернемся в «Олмак». Я не знала, что делать с чашей, первой моей мыслью было спрятать ее за горшком с апидистрой. Но какой-нибудь слуга мог убрать большое растение из холла, и мне не оставалось ничего другого, как вместе с кузиной Джинн оставить накидку в кресле. Некоторые насмешливо поглядывали на нас из-за того, что мы взяли с собой бедную родственницу, да еще француженку, но это не ее вина, что она француженка, а ее родные погибли на гильотине.

Я решительно выбросила чашу из головы, поскольку должна обзавестись мужем. Тогда мама снова будет счастлива. Я уже добилась того, что она улыбается, глядя, как я танцую то с одним джентльменом, то с другим, пока не выбьюсь из сил. Я отправила Джинн танцевать с джентльменом, которому мама ее представила как де ла Фер. Так что вряд ли кузина безродная, к тому же мама раздобыла для нее поручителей.

Я лениво обмахивалась веером, улыбалась проходящим мимо молодым людям, мечтая, чтобы кто-нибудь из них принес мне лимонаду. Никто этого не сделал. Я всегда считала ужасными правила этикета, по которым нужно прийти в сопровождении джентльмена, прежде чем попросить его принести бокал лимонада. Было бы куда легче дернуть кого-нибудь за рукав и попросить или, даже лучше, самой налить себе щедрую порцию и с облегчением осушить, особенно после четырех-пяти танцев подряд.

Но так не полагается!

Когда лицо мамы осветилось улыбкой при появлении леди Каупер с джентльменом на буксире, я решила, что Провидение наконец исполнило мое желание. Я улыбнулась ее сиятельству, поскольку любая молодая женщина в здравом рассудке была бы глубоко тронута видом мужского совершенства, которое леди Каупер влекла за собой.

— Дорогая мисс Темплар, позвольте представить вам мистера Уильяма Марстоуна. Мистер Марстоун, мисс Арабелла Темплар.

Мужчина изящно, хотя и с намеком на скованность, склонился над моей рукой, и я должна признать, что мое сердце встрепенулось. Как могла я не восхищаться волосами, темными, как ночная буря, чудесными скульптурными губами, твердым подбородком и темно-зелеными глазами, которые были… странно знакомы.

— Рад познакомиться с вами, мисс Темплар, — сказал он.

Наш викарий Бентли говорил: «Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно»[6], и когда я услышала голос этого джентльмена, я поняла, что он «взял». Определенно я кончу в аду, поскольку понимала, что кощунствую, и не испытывала ни раскаяния, ни сожаления.

— Я тоже, — солгала я, тем самым глубже ввергая себя в пучину ада.

Да, это был он, человек в маске, если не считать того, что сейчас на нем не было ни маски, ни плаща. Но голос нельзя было спутать — низкий, музыкальный, с приятным тембром, — у меня хороший слух. Об одном я жалею — наши голоса прекрасно слились бы в дуэте, но я, конечно, не собираюсь петь с этим идиотом… или с сумасшедшим.

Задумавшись над двумя этими вариантами, я остановилась на идиоте. Сумасшедших в «Олмак» не пускают.

Я удерживала на лице любезную улыбку вопреки желанию прогнать мистера Марстоуна, что могло быть причислено к добродетели.