Чаша цикуты. Сократ - [49]

XIII

Двулошадную повозку снарядил для них Перикл. Дал возничего, юношу Толмида, и слугу Хромона, которому поручил исполнять в пути роль повара и телохранителя одновременно, для чего ему были выданы деньги, съестные припасы и оружие — лук, копьё, меч и боевые доспехи. Щит и меч Перикл вручил также Сократу. Опоясался мечом и возничий Толмид. Софоклу же Перикл сказал:

   — Ты уже стар, Софокл, чтобы держать в руке меч. Твоим истинным оружием являются папирус и мемфисская камышинка[92], а молодые люди, Сократ, Толмид и Хромой, позаботятся о твоей безопасности. Хайрете!

Они выехали тихим туманным утром. Софокл и Сократ подрёмывали в повозке до восхода солнца. А когда солнце взошло и туман рассеялся, Сократ сладко и шумно потянулся, разбудив Софокла, и произнёс:

   — Впереди добрый десяток беззаботных и сытых дней. Такое счастье мне ещё никогда не выпадало. Спасибо Аполлону, который надоумил Аспазию отправить нас за оракулом.

   — Я всегда боялся радоваться заранее, — ответил Софокл, отбросив с лица плащ. — Скажешь слово радости, а тут и беда подкатит. Счастье надо принимать молча, чтобы не спугнуть его, а о горе кричать. Я испытал это правило тем, что нарушал его и следовал ему. Предпочтительнее следовать ему — вот мой опыт.

   — Одному чужестранцу, который никогда ранее не видел и не ел орехов, попались подряд десять горьких орехов, из чего он заключил, что есть их нельзя. Он извлёк это правило из опыта, а опыт оказался случайным и ошибочным, из чего следует, что нельзя устанавливать правила, опираясь на краткий опыт одного человека.

   — Я испытал моё правило всей моей жизнью — разве можно назвать это кратким и случайным опытом? — возразил Сократу Софокл.

   — Жизнь и дела твои достойны уважения, — ответил Сократ, — тебе, как божеству, ставят алтари. Ты — пример для многих. В том числе и правила, которым ты следуешь. И всё же жизнь коротка, чтобы испытать каждое правило до основания. К тому же твой опыт — это только твой опыт, и мало кто примет его на словах. Давай проверим, так ли это. Толмид! — обратился Сократ к юному возничему, который с интересом прислушивался к разговору и то и дело поглядывал на Сократа и Софокла, придерживая лошадей, чтобы повозка не так сильно громыхала на ухабах. — Скажи нам, Толмид, опасаешься ли ты заранее радоваться тому счастью, которое тебя ждёт?

   — Никогда! — весело ответил Толмид. — Если меня ждёт девчонка, я лечу к ней с песнями!

   — А ты, Хромон? Готов ли ты следовать правилу Софокла?

   — Зачем? — ответил Хромон. — В жизни так мало радостей, что нельзя пропускать ни одну. Радость — такая дорогая и редкая вещь, что не стоит пренебрегать ею ради какого-то глупого правила.

Сократ, довольный ответом Хромона, громко расхохотался.

   — Вольно вам смеяться над стариком, — обиделся Софокл. — Молодые жеребцы! Вот накажут вас боги за легкомыслие.

   — Как ты взвешиваешь мысли? — ухватился за слово Сократ. — Есть тяжёлые мысли, есть лёгкие. Какой мерой ты это определяешь?

   — Мерой содержащейся в них глупости, — ответил Софокл. — Чем глупее мысль, тем она легче, тем быстрее слетает с языка. Потому-то и болтливы безмерно легкомысленные люди, а мудрые люди молчаливы.

   — Как можно судить о мудрости или глупости человека, если он молчит? — спросил Сократ. — Вот и придорожные камни молчат. И чем молчащий человек отличается от молчащего камня? Как ты думаешь, Толмид?

Возничий, обрадованный тем, что Сократ снова обратился к нему, прокричал в ответ чуть ли не во весь голос:

   — У человека есть душа, а у камня нет!

   — Правильно! — так же громко похвалил возничего Сократ. — В человеке есть душа, а в душе спрятана его мудрость! А где человек прячет свою глупость? — рассмеялся он.

   — Глупость спрятать нельзя, — сказал Софокл. — Глупость написана у человека на лице.

   — А мудрость спрятать можно?

   — И нужно, — ответил Софокл. — Потому что не каждому глупцу она по зубам.

   — От глупцов её надо прятать получше.

   — Я рад, что хоть с этим ты согласен.

   — И я рад, — сказал Сократ. — Но скажи мне, случается ли так, что человек, спрятав мудрость, потом и сам не может её найти? Завалит, скажем, её всякими случайными мыслями, правилами, засыплет всяким словесным мусором, закопает и забудет где.

   — Думаю, что так бывает, — ответил Софокл.

   — А ты как думаешь? — спросил Сократ у Хромона, который копался в корзинах, перекладывая из одной в другую узелки с крупой и мукой.

   — Бывает ещё хуже, — отозвался Хромой, не поднимая головы. — Бывает, что человек даже не знает, какая мудрость спрятана у него в душе, потому что невоспитан, не ухаживает за своей душой, не освобождает се от сорняков, отчего семя мудрости, брошенное в душу богами, никогда не прорастает.

   — Вот мысль, достойная философа, — похвалил Хромона Сократ. — Ты мне ещё расскажешь, Хромой, откуда ты родом и почему оказался рабом, — у нас дорога длинная, — а теперь ответь, можно лис помощью другого человека отыскать в своей душе мудрость.

   — У человека нет лучшего помощника, чем другой человек.

   — А я считаю, что лучший помощник человека — конь, — сказал возничий Толмид, ревниво напомнив Сократу о себе.