Час ведьмы - [105]

— Знаю, что вы хотели сказать. Но всем нам также известно: это страшный человек. Если кто и выказывает признаки одержимости, так это тот, кто вгоняет вилку в руку другого. Вы и о половине его зверств не знаете.

— Ты намерена обвинить его, а не Кэтрин? — спросил Джеймс.

— Никого я не собираюсь обвинять!

— Но ты обязана, — возразила Присцилла.

— Посмотрим. Но, мама, я много думала об этом. Пожалуйста, пойми: я готова сражаться. Правда. Не потому, что надеюсь увидеть грядущую весну, а потому что, к добру или нет, но Господь создал меня такой.

— Продолжай, — попросил Джеймс.

— Если я проиграю — а мы все знаем, что это более чем вероятно, — то найду утешение в знании, что Господу известны мои печали и что Он чувствует мою боль. Он чувствовал каждый шип в венке Его сына. Он чувствовал укус каждой римской плети. Он чувствовал агонию каждый раз, когда в крест вгоняли гвоздь. В такие минуты соединяются любовь и плач, и в эти моменты мы обретаем Господа.

Присцилла, плача, осела на пол, и Джеймс и Мэри присели рядом с ней. Мэри поцеловала мокрые щеки матери и прошептала ей на ухо:

— Дьявол искушал меня. Но в итоге я воспротивилась. Я верю, что Господь читает в моем сердце и — если до этого дойдет — почувствует хватку петли и опечалится.

35

Она потеряла ребенка, и, по моему мнению, ребенок скончался от злобы, которая, точно пот, испаряется с кожи Мэри Дирфилд.

Показания Бет Хауленд, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I

Вместе с Бенджамином Халлом Мэри прошла по темному коридору, который вел к входной двери с внушительными железными шипами, — в первый раз за много дней ей позволили выйти. На ней была одежда, которую вычистили слуги родителей, и от нее не доносилось ни ее собственного запаха, ни вони тюремного камня.

Халл заверил Мэри, что обошел свидетелей, собирающихся засвидетельствовать ее доброту и веру, в том числе встретился с преподобным Джоном Элиотом — он расскажет о ее работе с Хоуками. Многое будет зависеть от ее слова против Кэтрин Штильман, но это значит: в итоге Мэри придется перевести стрелки на служанку, что может вылиться в смерть последней. И Мэри не была уверена, что сможет подтвердить без веских доказательств, что Кэтрин одержима и заслуживает виселицы. Эта девушка вызывает у нее отвращение, но в тот миг, когда Мэри опрокинула кружку Томаса с ядом, она осознала, что неспособна на убийство.

По крайней мере, Кэтрин ничего не знает про аконит. Никто из ее противников — также. Даже ее нотариусу неизвестно, потому что она не собирается рассказывать ему. О ее замысле осведомлены только два изгнанника в Натике и Констанция Уинстон. У всех них свои причины не делиться тайной с бостонскими магистратами.

Мэри знала, что, несмотря на чистую одежду, выглядит очень плохо, когда подошла к своей матери у подножия лестницы в ратуше. Она увидела это в глазах Присциллы. Мэри попыталась развеселить ее, сказав:

— Как только меня оправдают, Томас больше не захочет меня видеть. Он со мной разведется, и я все-таки получу то, чего хочу. Просто потребуется чуть больше времени, чем мы предполагали.

Но ее мать не улыбнулась, а капитан стражи не позволил ей побыть с родителями. Он подтолкнул ее к лестнице, и Джеймс и Присцилла последовали за ними.

Сегодня дело Мэри рассматривали первым, но в зале было уже многолюдно. В конце концов, судили ведьму и стоял безоблачный зимний день. Бездельничать никто не хотел, так же как и пропустить такое зрелище. Однако Томаса в зале не оказалось. Нотариус предупредил Мэри, что ее мужа могут вызвать для дачи показаний, но это маловероятно: ему нечего добавить ни к обвинению суда, ни к свидетельству Кэтрин.

— А что, если я обвиню его? — спросила Мэри у Халла, пока они ждали начала заседания. — Например, скажу: «Я видела, как Томас вырезал метку Дьявола на пороге в ночь перед тем, как меня арестовали, и он угрожал убить меня, если произнесу хоть слово»? Разве мужчины, которые, по их собственным словам, хотят правосудия, не потребуют, чтобы он явился? И не будет ли этого достаточно, чтобы магистраты всё-таки открыли глаза на зло, процветающее в том месте, которое некогда было моим домом?

— Вы намерены выдвинуть подобное обвинение? — спросил нотариус, и по его тону Мэри не поняла, встревожило или порадовало его это предположение. Они обсуждали такую возможность, когда продумывали ее защиту, но не всерьез.

— Нет, — сказала она. — Никто этому не поверит и даже не подумает позвать его — так я считаю.

Джеймс Берден посмотрел на дочь.

— Но, по-твоему, это возможно — что твой муж одержим? — спросил он. — Знаю, что ты не видела своими глазами, что он вырезал метку. Но возможно ли, что он одержим?

— Я в это не верю. А верю только в то, что он чудовище и, бесспорно, заслуживает того пламени, которое Господь уготовил ему.

В другом конце зала она заметила Кэтрин. Служанка стояла у стены и демонстративно смотрела куда угодно, только не туда, где находилась ее бывшая госпожа. Можно было подумать, что Кэтрин нервничает, вероятно, так оно и было. А может быть, это просто игра. Мэри известно, какой это грозный и хитроумный противник.