Час тишины - [27]

Шрифт
Интервал

Он вышел на сожженной станции — недавно разрушенный монастырь поднимал к небу зубчатую башню; к монастырю приближалась молчаливая процессия; что вы будете делать, когда опомнитесь, чтоб открывать двери, говорить обычными словами и снова любить? Они проходили мимо него, молчаливые, залезали в свои норы, расходились по разным тропинкам. Наконец их осталось только двое — он да длинный тощий старец в бумажных брюках, резиновых галошах на босу ногу, через плечо у него висело зеленое американское одеяло с большими черными буквами U.S. ARMY, на голове шляпа, как перевернутая лохань.

— Пан, — спросил старик, — это правда, что снова будет война?

Он ужаснулся.

— А между кем?

— Говорит, между русскими и Америкой. У американцев вроде есть такая бомба. Как бросят — так целая часть света долой. И огонь столбом до самой луны.

— Да что вы? Кто это вам такое наговорил?

— Да вот все вокруг говорят, — сказал старик. — Человек на все способен. Нравится ему огонь, вот он и зажигает. Той осенью, когда сюда пришел немец, наших согнали в костел, а некоторых увели за деревню в лес. А потом солдаты все полили бензином и подожгли. Огонь клокотал, все только трещало. И мы так кричали, что не узнавали собственных голосов, пока не услышали тех, запертых в костеле; у меня дочка там была, так вот слышал я, как она плачет со всеми детишками своими, как рыдают они в этом страшном огне; а потом немец, офицер с черным лицом, кричал: «Зинген, зинген!» И мы пели, о, господи, как же страшно мы пели и как долго в ту ночь, когда уж и треска-то никакого не было, когда уж никто больше не кричал и было совсем тихо.

Старец приподнял шляпу и ушел по тропинке, ведущей к желтым холмам, где, вероятно, посреди леса поселились люди.

Теперь он остался совсем один. А когда пришла ночь, он вытащил из рюкзака свитер и плащ-палатку, улегся под высокий дуб на опушке леса и сразу же уснул; сны ему не снились. Уже рассветало, когда его разбудил шум моторов. Это была целая колонна машин; первая сразу же остановилась, офицер тщательно проверил бумаги, откозырял, пожал руку и взял его в свой «джип». Дорога вилась вдоль холмов, повсюду видны были воронки. Вскоре они съехали с нее и стали медленно двигаться по кочковатому лугу, они проезжали через временные мосты, но чаще всего вброд, там, где брод был тщательно обозначен палками. Был уже день, когда с голого гребня он увидел развалины сожженного города.

Его высадили на пространстве, которое, очевидно, было когда-то площадью. Он смотрел вслед удаляющимся машинам, в бывших садах до сих пор торчали обгоревшие деревья, но не осталось ни единого цветочка: краски вообще исчезли из этих мест, только на заново построенном сарае висела оранжевая вывеска:

ГАЛАНТЕРЕЙНЫЕ ТОВАРЫ.

Ему показали, как пройти к врачу; нужно было вскарабкаться по зеленому косогору; в деревянном военном бараке он нашел медицинскую сестру. Врач уехал вчера вечером в горы — эпидемия сыпного тифа, а здесь его дожидалась целая толпа деревенских жителей; мотки бинтов, пропитанных кровью, гипс, а рядом жующая корова; на возу умирал безногий, его крик перекрывал тихий и бессвязный гомон людей, обреченных на длительное ожидание.

Наконец> появился врач в высоких сапогах, большой и плечистый, под глазами синие круги утомления, с большими руками, которым приходилось держать лопату.

— Давайте по одному. — И прошел в кабинет, прежде чем его успели схватить протянутые руки.

Инженер присел на деревянной лестнице и слушал непонятный разговор; он смотрел вниз на измученные леса, на плоские кратеры лугов, на маленькие фигурки людей, снующих на дороге, и ждал. В девять часов вечера отковылял последний пациент. Врач выскочил за дверь и закричал:

— Проходите, приятель!

Они сидели в маленькой каморке, в которой стоял только стол, заваленный бумагами, жестяной умывальник с кувшином, шкаф и складная кровать; сестра принесла две большие банки разогретых консервов и бутылки с пивом.

— Так вы, значит, пришли нарезать нам землю под больницу? — несколько раз повторил свой вопрос врач. — Очень вам рады, очень рады. — Он ел мясо с изюмом и продолжал говорить с набитым ртом — Вы даже понятия не имеете, каких трудов стоило мне отвоевать эту землю! Видите? — Он выскочил из-за стола и заспешил к окну.

На улице стояла дождевая тьма, но за день инженер успел изучить косогор почти наизусть.

— Вот это местечко для больницы, а? — кричал врач. — В комитете сидят одни крестьяне. Один — сам богатей, у другого — брат или отец. Они и слышать не хотели, чтобы у этого луга могло быть более святое назначение, чем служить коровам. И знаете, кто мне в конце концов помог? — Он глянул на инженера. — Коммунисты. — Возможно, он сказал это только для того, чтобы порадовать его. — Ночь будет мокрой, — добавил он минуту спустя. — У нас нет времени починить крышу. А вы можете работать на дожде?

— Мне надо еще подготовить инструменты и найти реечников. А вы очень с этим спешите?

Врач не ответил.

— Один день погоды не делает. А вы уж знаете, кто составит проект? Кто будет строить больницу? Кто привезет сюда инструменты? И наконец, кто будет здесь лечить?


Рекомендуем почитать
Золотая струя. Роман-комедия

В романе-комедии «Золотая струя» описывается удивительная жизненная ситуация, в которой оказался бывший сверловщик с многолетним стажем Толя Сидоров, уволенный с родного завода за ненадобностью.Неожиданно бывший рабочий обнаружил в себе талант «уринального» художника, работы которого обрели феноменальную популярность.Уникальный дар позволил безработному Сидорову избежать нищеты. «Почему когда я на заводе занимался нужным, полезным делом, я получал копейки, а сейчас занимаюсь какой-то фигнёй и гребу деньги лопатой?», – задается он вопросом.И всё бы хорошо, бизнес шел в гору.


Чудесное. Ангел мой. Я из провинции (сборник)

Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).


Убить колибри

Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…


Северные были (сборник)

О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.


День рождения Омара Хайяма

Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.


Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.