Час тишины - [22]

— Нищета не родится из ненависти, наоборот, ненависть родится из нищеты. Мы устраним нищету, а потом и ненависть.

Теперь священник молчал. «Замкнутый круг, — думал он. — Нищета из ненависти, ненависть из нищеты? Все же больше всего ненавидят те, кто больше других имеет. И войну начинают те, кто даже не отдает себе отчета, чем они владеют. Откуда же берется ненависть? Из стремления к власти! И в погоне за ней все обременяют себя грехами и преступлениями, а оскверненные уста наши превращают слова правды в слова лжи, а ложь ведет все к новой и новой ненависти. И самое страшное, что никто уже не имеет права судить, никто из нас не является уже достаточно чистым!»

— Устраним нищету, — повторил учитель, — устраним и здесь, — показал он в окно.

— Здесь? Вы утверждаете это потому, что многого еще не знаете. Там, куда вы показываете, бывает вода. Несколько раз в году.

— Воду можно задержать.

— А кто ее задержит?

— Люди, — победоносно заявил учитель, — те самые люди, которым вы не верите.

— Буду молиться, чтобы вы были правы, чтобы вы все это сумели. — Он направился к вешалке и надел свою черную твердую шляпу, которую носил даже в самую большую жару.

Священник медленно спускался по деревянным ступеням. «Фанатик, — сказал он про себя. — Фанатики опасны, они могут погубить человека. Но еще чаще они губят самих себя. И всегда — свое дело.

Только святая церковь пережила своих фанатиков. Церковь— да, да…».

4

Йожка Баняс посмотрел на часы. Они были его гордостью. Серебряные часы, широкий ремешок с медными украшениями и металлическими брелоками. Когда Йожка разговаривал с девчатами, он внезапно вскидывал руку, рукав задирался и на запястье бренчали маленькие подковки, сердечки, трехлистники и золотые якоря.

— Через полчаса все должно быть готово, — решил Йожка. Он договорился совершить вечером выгодную сделку и поэтому спешил. — Сними пальто, полезешь под низ, — приказал он Павлу.

Это был грузовой «мерседес». Павел заметил его еще в тот вечер, когда был здесь с Янкой. Кузов совершенно сгорел, мотор украли. Во всей округе уже не было ни одной порядочной развалины, и поэтому возвращались к тем, мимо которых еще полгода назад равнодушно проходили. Снимали отдельные детали, все, что могло еще пригодиться, чего не уничтожил дождь и не растащили люди. Детали грузили на тачку и свозили к Йожке Банясу под сарай.

Когда здесь проходил фронт, Йожку взяли в армию и зачислили в мотопехоту. Тогда-то он и узнал, что за чудо автомобиль и какой страстью может обернуться любовь к нему. И вот, проходя мимо этих машин — перевернутых, разбитых, обезображенных, которым было уготовано доживать свой век, ржавея, он решил взяться за дело.

Павел Молнар и Михал Шеман стали ему помогать. Он платил им за это по нескольку крон, но в основном рассчитывался обещанием, что и для них в один прекрасный день он соберет совершенно новую машину, а пока что за трактиром собирал машину для одного себя: передок от «студебеккера», кузов от «мерседеса», мотор от «газика», сиденья снял с «адлера». Кабину для водителя придумал сам, сиденья поставил в два ряда, так что в машине могло поместиться шесть человек. Машина была уже почти готова, оставалось только покрасить ее и крупными буквами написать: «Йожка Баняс, автодоставка».

Они приподняли машину домкратом, как только могли выше; обнаженные передние колеса торчали теперь над землей, как два больших зуба, пасть ждала, чтоб Павел влез в нее, он уже лежал без пальто, спину ему холодила земля, пропитанная сгоревшим маслом. Он стал продвигаться ногами вперед и вдруг во что-то уперся, послышался какой-то странный треск; он приподнялся на локтях как только смог и увидел какой-то почерневший предмет в куче тряпья; напрягая зрение, он разглядел обгоревшую голову и труп, пропитанный маслом.

— Боже, — прошептал он и пополз обратно. Земля обдирала спину, в разодранной коже горячо пульсировала кровь. Он вылез — был странно холодный день — и схватился за помятое крыло.

— Там человек лежит. — Он судорожно закрыл глаза. Ничего не было: только пространство, покрытое обломками; неподвижность, умершие машины, запах разложения, пустота, в которой гулко раздавались голоса. Ничего не было: только ржавые машины окружали его, в дырявой обшивке свистел ветер, испуганные вороны взлетали и снова припадали к земле, ничего не было, ничего не было…

— Ротозейничать не имеет смысла, — заявил Йожка Баняс. — Выбросим его, а?

Павел ничего не ответил, вероятно, вообще не слышал, но Йожка истолковал это по-своему.

— Ну, конечно, — сказал он с понимающим видом. — Получишь свое. За труп.

Скомканная купюра в сто крон застыла у него на ладони. Он ждал. Шеман громко дышал.

— Что, смердит тебе, да?

Павел отнял руки от крыла машины, за которое держался, земля странно поплыла ему навстречу, он сделал несколько шагов в пространство перед собой и стал удаляться.

— А ты бы взял, верно? слышал он за собой голос Йожки.

— Ясно, я не дурак, — ответил Шеман.

Он все-таки уходил, очень медленно, но уходил, голоса как бы повисли над ним, окутывали его.

— Он весь в этом, — кричал Йожка. — Ему все не так. Идеалы!