Час расплаты - [132]

Пистолет опустился еще немного.

– Сейчас это кажется безнадежным, я знаю, – сказал Арман. – Кажется, что выхода нет. Я понимаю. Ты знаешь, что понимаю.

Мишель кивнул.

– Но все еще изменится к лучшему. Даже это. Обещаю тебе.

– Один раз я проводил тебя до дома, – сказал Мишель. – До самой твоей деревни.

– Так это был ты?

– Хотел посмотреть, где ты живешь. – Он помолчал. – Там так спокойно. Я сидел в машине, и мне очень хотелось спуститься и присоединиться к тебе. Купить маленький домик и выпивать каждый вечер в том ресторанчике. Может быть, вступить в книжный клуб.

Это была худшая из страшилок. Фантомная жизнь, которая могла бы быть.

– В тюрьме я умру. Ты это знаешь. От старости. Или кто-нибудь изобьет меня ночью до смерти. Кто-то, кто знает мою прежнюю должность. Насколько лучше умереть здесь?

Он снова поднял пистолет, и руки Гамаша взметнулись. Не к пистолету – к человеку, до которого ему было не дотянуться.

– Дай мне руку, – взмолился он. – Все в порядке. Все будет в порядке. Идем со мной. Прошу тебя, Мишель.

Мишель опустил глаза на протянутые руки, потом встретился взглядом с Арманом и прижал пистолет к виску.

– Бога ради, – прошептал Арман. – Не делай этого. Умоляю. Пожалуйста. – Он лихорадочно подыскивал нужные слова, чтобы остановить происходящее. – Ты обрекаешь меня на то, чтобы видеть это до конца жизни?

– Тогда отвернись, Арман.

* * *

Услышав звук выстрела, Жан Ги вскочил на ноги.

Они с Жаком перешли в квартиру коммандера Гамаша, где Жак плеснул водой себе в лицо, а Бовуар убрал пистолет и налил им обоим колу. Не успели они сесть, как раздался выстрел.

– Оставайся здесь.

Жан Ги выбежал в коридор, где еще не смолкло эхо выстрела. Он резко затормозил перед квартирой Бребёфа и распахнул дверь.

Арман Гамаш стоял посреди маленькой комнаты. На его лице виднелись капли крови. У его ног лежало безжизненное тело. Гамаш все-таки зажмурился. Но было слишком поздно.

Он не отвернулся от Мишеля.

Глава сорок третья

Громкий вопль разнесся в воздухе, и тут же на него откликнулся знакомый ворчливый голос:

– О господи. Эти крики когда-нибудь прекратятся?

– Может, он просто пить хочет, – сказала Клара. – Очень похоже на тебя, когда тебе не терпится пропустить рюмочку.

– Господи Исусе, – сказала Мирна, повернувшись к ним с передней скамьи. – Я думала, это Рут.

Раздался еще один пронзительный вопль.

– Нет, – покачала головой Мирна. – Для Рут недостаточно громко.

Рут захихикала:

– У меня получилось бы лучше после бокала «Либфраумильх»[69].

Остальные прихожане зашикали.

– Это мне? Это меня тут зашикивают? Зашикивайте младенца!

Она подтолкнула Розу, свой довесок, к алтарю.

Стояло теплое утро поздней весны, и жители Трех Сосен собрались в церкви Святого Томаса.

Арман стоял впереди и смотрел на прихожан.

Даниель и Розлин приехали из Парижа с дочерьми Флоранс и Зорой.

На передней скамье толкали друг друга локтями родственники Жана Ги.

А за ними стояли и сидели друзья. В самом конце стояла четверка кадетов.

Жак, Хуэйфэнь, Натаниэль и Амелия.

Накануне в академии состоялась церемония выпуска. Она прошла более официально, чем раньше, с учетом событий прошедшего семестра.

Кадеты все как один стояли навытяжку, торжественные, не издавая ни звука, когда в зал вошел коммандер Гамаш и в одиночестве поднялся на сцену.

Он ухватился руками за трибуну и обвел взглядом кадетов в синих мундирах. Тех, кто выпускался и готовился поступать на службу, и тех, кто возвращался на следующий год.

Мундиры были идеально отглажены, стрелками на брюках можно было порезаться, пуговицы сверкали, чистые молодые лица сияли.

Он молча смотрел на них, а они смотрели на него. Призрак трагедий заполнял пространство между ними. Заполнял зал. Затенял прошлое, туманил настоящее, бросал тень на их яркое будущее.

Наконец коммандер улыбнулся.

Лицо Армана Гамаша озарила улыбка.

Он улыбался. И улыбался.

И на лицах кадетов стали появляться улыбки. Сначала у одного, потом у трех, и вскоре весь зал улыбался ему в ответ. Они улыбались друг другу – коммандер и кадеты. И когда темнота рассеялась, он заговорил.

– Крепче всего там, где было сломано, – произнес коммандер Гамаш низким, спокойным, уверенным голосом.

Эти слова проникли в каждого из кадетов. В их семьи. Их друзей. И заполнили пустоту.

А потом он говорил о том, что случилось. О разрушительных событиях. И об исцелении.

Свое обращение он закончил словами:

– Мы все здесь со своими болячками, шрамами, изъянами. Мы совершаем ошибки. Совершаем поступки, о которых потом глубоко сожалеем. Иногда мы поддаемся на искушения. Не потому, что мы плохие или слабые, а потому, что мы люди. Мы – скопище недостатков. Но помните вот о чем.

Он выдержал паузу, и огромная аудитория замерла.

– Дорога назад есть всегда. Если нам хватает мужества найти ее и пойти по ней. «Я прошу прощения». «Я был не прав». «Я не знаю». – Он сделал еще одну паузу. – «Мне нужна помощь». Вот дорожные знаки. Главные направления.

Он улыбнулся еще раз, и морщины стали глубже, а глаза засияли ярче.

– Вы необыкновенные, и я горжусь вами – всеми вместе и каждым в отдельности. Для меня будет честью служить с вами.

Снова пауза, а затем аплодисменты. Бурные, неистовые, радостные. Кадеты подбрасывали в воздух фуражки, обнимали друг друга. А Арман Гамаш стоял на сцене и улыбался.