Час прошлой веры - [9]
А незримое присутствие Ксюши все явственнее. Неровное трудное дыхание, жалобные стоны-всхлипы - знакомые тревожные отзвуки ее нередких безрадостных снов (снов? Уж не в ее ли сне оказался он, промчавшись сквозь бесплотную нежить?)... И что-то еще. Нет, это не звуки, это словно поднимается из самых глубин души, измочаленной страхом за Ксюшу и за себя. Голос? Или голоса? Голоса, слитные и согласные. Крепнут, завораживают, подчиняют, вопрошают сурово и властно, и нет сил ни промолчать, ни спросить о своем...
- ДОСТАТОЧНО ЛИ ТЫ ЗНАЕШЬ ТЕПЕРЬ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ ГЛАВНОЕ?
Главное... Олег понял уже, какие силы властвуют над Ксюшей и ним в эту ночь, но это ли главное? Может и нет. Тогда что? Они ждут чего-то, на что ради Ксюши должен решиться Олег. Ждут. Не хотят объяснить, хотят, чтобы догадался сам. Чего же могут ждать от него эти забытые боги? Может быть... Да, наверное, так: боги ждут жертвы. Вот оно - главное.
- ТЫ ПОНЯЛ. ГОТОВ ЛИ ТЫ?
Готов ли Олег на жертву во имя Ксюши? Ненужный вопрос... Что у него есть ценного? Бабушкин крестик? Рассудок, зрение? Жизнь? Пусть, пусть забирают все, была бы только Ксюша жива и счастлива!..
- ГОТОВ ЛИ ТЫ НА СТРАШНУЮ ЖЕРТВУ?
Да, и на это, неведомое, - тоже! Ради нее - да!
- ТЫ ВЫБРАЛ СВОЮ СУДЬБУ... ВИТЯЗЬ.
И снова окружающее метнулось в глаза яростной вспышкой, а наступившая после тьма убила чувства и ум.
Больно, больно! Гложет, выгрызает глаза нежданный свирепый свет. А вокруг - страшное, но его невнятный образ, не успев родиться, расплывается, тонет в кровавых слезах. Оно невидимо, это страшное, но оно здесь, его выдают гул, лязг, тревожные всхрапы; его выдают холодные хваткие руки, которыми оно вцепилось в локти и плечи Олега.
Ведут. Не грубо, но властно. По колкому, плотному и упругому. Сквозь дышащее, лязгающее, всхрапывающее. Куда ведут, зачем? Да, в общем, понятно зачем. А если так, то не все ли равно - куда?
Что-то тяжело и мягко ударяет в грудь, осыпается под ноги. Ступня вдавливается в податливое, склизкое. И еще раз, и снова... Что это, что? Как понять, если зрение съедено светом?
Свет... Кажется, или он меркнет, слабеет?
Кажется. Он ведь и не был ни ослепительным, ни яростным, он был слаб и тускл, этот свет, набросившийся на неготовые к отпору глаза с поспешностью злобного труса; напакостивший, но слишком немощный, чтобы вредить всерьез. И вот уже можно приоткрыть захлебнувшиеся жгучей краснотой веки. Приоткрыть, и не вскрикнуть от боли, и увидеть.
В слезах не было крови. Она была и есть в небе, кровь, ею заплывают высокие тучи - медленные, бессильные, словно безнадежно израненные покорные звери. А еще кровь расплывается бурым и алым в тяжелой, пугающе недвижимой воде озера, которое впереди; и там же, в озере, смутно скользят растерзанные туши туч. В их обреченном скольжении неуместно незыблемыми кажутся низкий островок (черный холм в луже небесной крови), утвердившиеся на нем причудливых, неясных еще очертаний столбы... Три столба - высокий, тревожащий взгляд неестественной своей наклонностью, и два поменьше. Три четких сгустка мрака на алом. И что-то еще есть там, между ними, - низкое, бесформенное, скорее угадывающееся, чем видимое, пугающее смутно и беспричинно. Лучше не смотреть туда, лучше смотреть под ноги, по сторонам...
А под ногами - трава, упругая и густая. А по сторонам - пурпурные стены плотно сдвинутых высоких щитов, а выше - лица. Вислоусые и бритые, брадатые и гладкобородые, молодые и старые - разные. Но есть, есть в них что-то братски роднящее. Глаза. Не цвет, - взгляд, в котором тревожное ожидание и надежда. А выше, над лицами, - густой лес высоких копий. Таких высоких, что мнится: это они, достав до низкого неба, искровянили его острым железом.
Воинство. Многое множество, гулко звучащее выдохами, конскими всхрапами, бранным лязгом, могучим гудом сдержанных голосов. Непомерное чудище, копейной щетиной подпершее тучи, кровяной щелью раздвинувшее себя, чтобы пропустить в последний путь одного.
Ведут. Сквозь многолюдие, где каждый теперь не вполне человек, потому что все они - единое. К берегу озера торжественно и неспешно ведут двое. Длинные рубахи сероватого полотна обвисают на их костлявых плечах; перехваченные ремешками волосы сивы и скудны; белые прозрачные бороды невесомо полощутся в порывах несильного ветра; немигающие глаза старчески стекленеют в глубокой тени, копящейся под косматыми кочками бровей. Но хватка жилистых длиннопалых рук не по-стариковски прочна, а обутые в ношенную замшу ноги шагают твердо, размеренно. Ведут.
И плывут, плывут по сторонам стены щитов, и оттуда, из-за них, нет-нет, да и бросит невидимая рука букет тусклых болотных цветов, и он, мягко ударившись об Олегову грудь, осыпается под ноги путаницей вялых хрустких стеблей. И плывут, плывут по сторонам лица - суровые неулыбчивые лица воинов, пришедших Страшной Жертвой задобрить грозных своих богов для удачи в скором набеге. Набег... В чьи земли? Каким племенам ждать к себе эту железную рать? Или не племенам, а временам? Не нашим ли? Нелепая, дикая мысль, прочь, прочь!
Что будет дальше? Берег. У берега - челн, узкий и низкий. Лишь ступив на зализанный озерными волнами серый сырой песок, Олег понял, почему так четко ощущалась упругость и колкость травы, почему вздохи людей и ветра воспринимались не одним только слухом. Он бос и гол, лишь на голове чувствуется смутной тяжестью... что? И озеро услужливо подсказывает дробными бликами отражения: венок из желтых цветов.
Катаклизм намертво соединяет два совершенно несхожих мира, которые, соприкоснувшись, начинают уничтожать друг друга-как два хищника, посаженных в одну клетку. Гибель обоих миров почти неизбежна. Переходя из одного мира в другой, молодой бард ищет путь, который мог бы привести к спасению не только его самого, но и других людей, попавших в эту западню. Средневековая шпага одного мира-и античный меч другого. Лишь вместе они могли бы преодолеть все препятствия. Но смертельная вражда разделяет их и неотвратимо влечет к гибели...
Не в радость была Кудеславу жизнь в глуши, бередила ему сердце мечта о дальних странах. Шесть лет проскитался он по чужим краям с отрядом воинов-урманов, славы не снискал, богатства не обрел, но зато обучился ратному делу.Вернулся в родной дом, а там уж забыть его успели. И хотя он теперь всегда первый среди родовичей — и в бою, и на охоте — не считают его больше за своего. Вот если только беда в ворота постучится, тогда и позовут Кудеслава — выручай, Урман…
Один из самых популярных жанров в нашей стране, любимый и авторами, и читателями.Фэнтези — во всем ее великолепии и многообразии!Озорной юмор — и вполне серьезные проблемы.Увлекательные приключения — и оригинальные философские концепции.Мистические городские легенды — и неожиданные, таинственные повороты истории.Яркий калейдоскоп сюжетов и образов, персонажей и концепций.Повести и рассказы, относящиеся ко всем возможным стилям и направлениям фэнтези.
На смену детским шалостям приходят недетские беды. Юный гордец, возомнивший себя мастером фехтования, случайно убил на поединке своего наставника. За это и был изгнан в дикий суровый мир, в котором выжить почти невозможно. Но он уцелел и даже вернулся, снова пройдя через чудовищную Бездонную Мглу, – вернулся туда, где его по-прежнему считают отверженным…
Владение оружием – лишь стебель, корни которого скрыты от праздных взглядов. Эти корни – в опаленной душе, в кровоточащем сердце истинного Витязя. Два соприкасающихся мира, по которым его носит судьба, пожирает Бездонная Мгла – и только клинком можно вычеркнуть роковую строку из смертного приговора.
На внепланетную космическую станцию прибывают трое практикантов космотранспортного училища. Вскоре начальник станции начинает подозревать, что один из этих курсантов – суперхакер по кличке Чингисхан, согласившийся давать показания против могущественной Промышленной Лиги и законспирированный Интерполом по программе защиты свидетелей. А затем выясняется, что среди студентов есть и агент Лиги, который ищет Чингисхана. Но дело обстоит еще хуже. Мирный космический маяк из места детективного расследования превращается в поле боя…
В лесной сторожке молодой человек дважды увидел один и тот же сон о событиях времен войны, которые на самом деле происходили тогда на этом месте. Тогда он выдвинул гипотезу: природа записывает и хранит все события. В местах пересечения временных потоков наблюдатель может увидеть события из другого временного потока. Если найти механизм воспроизведения, станет действовать закон обратимости.
Сигом прилетел исследовать планету, очень похожую на Землю. Здесь есть море и берег, солнце и небо. Надо было работать, действовать, но сигом только сидел на берегу, смотрел на море и размышлял. Такое с ним случилось впервые.
Несколько лет назад Владимир Левицкий сильно пострадал при пожаре. Он получил ожоги и переломы, а кроме того, ему раздробило рёбра, и врачам пришлось удалить у него правое лёгкое и часть левого. Теперь же он — неоднократный чемпион Европы по лёгкой атлетике и представляет СССР на международных соревнованиях. Возможно ли это?
К воспитателю пришел новый ученик, мальчик Иосиф. Это горбатый калека из неблагополучной семьи, паралитик от рождения. За несколько операций медики исправили почти все его физические недостатки. Но как исправить его тупость, его дикую злобу по отношению к взрослым и детям?
К воспитателю пришел новый ученик, мальчик Иосиф. Это горбатый калека из неблагополучной семьи, паралитик от рождения. За несколько операций медики исправили почти все его физические недостатки. Но как исправить его тупость, его дикую злобу по отношению к взрослым и детям?
Об озере Желтых Чудовищ ходят разные страшные легенды — будто духи, или какие-то чудища, стерегут озеро от посторонних и убивают всякого, кто посмеет к нему приблизиться. Но группа исследователей из университета не испугалась и решила раскрыть древнюю тайну. А проводник Курсандык взялся провести их к озеру.