Час нетопыря - [24]

В эту минуту дверь открывается и вступает — не входит, а именно вступает — инспектор Главного командования. Окинув недружелюбным взглядом собравшихся офицеров, он иронически ухмыляется:

— Приветствую героев дня. Кроме всех возможных вопросов, какие будут заданы, у меня к вам, господа, есть еще один, довольно существенный. Неужели никто из вас не помнит, что мы являемся членами НАТО? И никому не пришло в голову после налета немедленно известить дежурного офицера в штаб-квартире пакта?

— Прошу прощения, — громко говорит начальник штаба дивизии. — Я лично передал сообщение в восемь часов сорок пять минут, но его там не приняли.

— Как это не приняли? Что это, армия или игра в испорченный телефон?

— Похоже, второе. У телефона сидел дежурный офицер штаб-квартиры, некто капитан Резо. Вероятно, бельгиец, потому что по-английски говорил ужасно, а по-немецки не знал ни слова. Так как я, естественно, включил демодулятор, чтобы нас не подслушивали, на линии появились какие-то помехи, и пришлось говорить очень громко. Когда я ему сообщил, что совершен налет на базу и похищены нейтронные боеголовки, он расхохотался и сказал… простите, но я вынужден это повторить… он сказал, что немцы обзавелись наконец чувством юмора и что это самый лучший анекдот из всех, которые он слышал. Потом спросил, есть ли в штабе нашей дивизии психиатр. Я его оборвал и предупредил, что ответственность за задержку информации целиком ложится на него и что я доложу командиру дивизии, дабы он мог обратиться с жалобой к главнокомандующему. Бельгиец хохотал во все горло, а потом спросил, неужели я действительно настаиваю на том, чтобы он пошел к главнокомандующему и доложил, что в Федеративной Республике украдены нейтронные боеголовки. Я решил, что продолжать разговор бесполезно.

— Господа, — пожимает плечами инспектор, — это же цирк, а не армия! Ваш ответ напомнил мне номер из гамбургского кабаре с коммунистическим душком. Представляю себе, что вы мне скажете дальше…

VII

Пятница, 12 июня, 10 часов 05 минут. На столе начальника секретариата федерального канцлера Лютнера раздается приглушенный сигнал из небольшого ящичка цвета замороженных помидоров, без диска и без трубки. Сетью, абсолютно защищенной от подслушивания и от помех, пользуются всего восемь абонентов.

— Секретариат канцлера. Говорит Пфейфер, начальник Ведомства по охране конституции. В ближайшие десять минут я должен увидеться с канцлером.

— Господин доктор, — отвечает начальник секретариата, — боюсь, что это невозможно. Канцлер беседует сейчас с британским послом, затем он примет министра фрау Швелленберг, после этого у него делегация молодежи из Майнца, в одиннадцать — заседание правительства…

— Исключено, — заявляет доктор Пфейфер, — это дело такой важности и срочности, что я не могу ждать ни минуты. Прошу доложить канцлеру, что я буду через десять минут.

Действительно, ровно в 10 часов 15 минут доктор Пфейфер, рослый, медлительный, некрасивый, входит в секретариат канцлера, столкнувшись в дверях с фрау Швелленберг.

— Я как раз иду к канцлеру, — говорит она.

— Дамы проходят первыми, — сквозь зубы цедит Пфейфер, — но на этот раз я не могу уступить, фрау министр. Это я пойду к канцлеру.

— Но я договорилась с канцлером, жду этой беседы уже две недели!

— Мне очень жаль, фрау министр. Но бывают ситуации, когда все другие дела…

— А что случилось? — восклицает фрау Швелленберг и тут же понимает, как неуместен этот вопрос. Уж кто-кто, а доктор Пфейфер не из болтливых.

Канцлер Дагоберт Лютнер встает из-за громадного письменного стола и подает Пфейферу руку.

— Что вас привело ко мне, доктор? И к тому же так внезапно, что вы ломаете мне весь распорядок дня?

— Прошу прощения, господин канцлер. Но дело, которое меня к вам привело, представляется настолько важным, что я позволил себе нарушить ход ваших занятий. Особенно в связи с тем, что можно ожидать непредвиденных международных осложнений, кто знает, может быть, и войны.

Канцлер Лютнер хмурит брови и вместе с креслом отодвигается от стола. Он занимает свой пост всего полтора года, но уже успел усвоить, что слова доктора Пфейфера надо слушать, каждое из них мысленно опровергая.

— Вы это всерьез, господин доктор? — спрашивает он, с недоверием глядя на Пфейфера. — С каких пор Ведомство по охране конституции информирует меня о вещах, которыми всегда интересовались военные?

Усилием воли Лютнер подавляет приступ гнева. Он никогда не доверял людям из этого ведомства и подозревал, что рано или поздно они втянут его в какую-нибудь историю. Ну и дождался наконец.

— Сегодня утром, — спокойно говорит Пфейфер, — в маленьком городке Майергоф, неподалеку от французской границы, наши люди нашли брошенный фургон с французским номерным знаком. В кузове оказался тяжело раненный унтер-офицер Виллиберт Паушке, сын Арнима Паушке. Сейчас он находится в больнице под строгим наблюдением, но в сознание еще не пришел. Однако — что гораздо важнее — в фургоне обнаружена нейтронная боеголовка мощностью в полкилотонны.

— Что такое?! — Лютнер выскакивает из-за стола. — Что за боеголовка? Откуда она?

— К сожалению, мы еще не знаем. Номер на ракете стерт, и поэтому нельзя спросить у американцев, где эта боеголовка находилась и американского ли она производства. К тому же, господин канцлер, я не могу обратиться по такому вопросу к американцам без вашего разрешения.