Час мёртвых глаз - [5]

Они слезли вниз с железнодорожной насыпи. Они осторожно обошли кучу пустых консервных банок, которая лежала между кустами и насыпью. Старые, заржавевшие банки.

– Ты думаешь, что сможешь делать это? – спросил Цадо. Он посмотрел на Биндига со стороны и подумал: Эта проклятая сажа! Даже нельзя видеть, не побледнело ли лицо. Не знаешь, не упадет ли он, если мы распахнем дверь этой будки путевого обходчика. Это опасное дело. Нужно точно знать, можно ли на него полагаться. Биндиг как будто почувствовал его мысли. Он слегка покачал головой, и он производил вполне уверенное впечатление, когда сказал: – Не бойся. Все прошло. Это всегда быстро проходит. На самом деле плохо будет только тогда, когда мы будем дома.

– Дома? – сказал Цадо ворчливо, но довольно, так как интонация голоса Биндига сняла его сомнения. – Дома девушки спят со старыми мопсами, потому что нас там нет так долго…

– В деревне, я имел в виду. В Хазельгартене.

– В деревне…, – проворчал Цадо с отвращением, – вся деревня меня достала.

Карманный фонарь унтер-офицера сверкнул еще раз и указал им дорогу. Другие плотно лежали вместе в низине, в кустах высотой по колено. Унтер-офицер поднялся, когда оба были на месте. Он посмотрел им в лицо и кратко спросил: – Все в порядке?

– Все в порядке, сказал Цадо. – Сколько людей в домике?

– Четверо, – ответил унтер-офицер.

Он командовал подразделением больше четырех лет. Они знали его. Вся рота знала, что в действительности именно он командовал ротой, а не лейтенант с детским лицом и с школьной военной премудростью. У него был его собственный способ обходиться с солдатами, и этот способ совсем не был предусмотрен в армейских уставах. Унтер-офицер Тимм закрывал глаза на недисциплинированность, когда солдаты были в деревне. Он защищал их и обеспечивал им спокойствие. На все недостатки его солдат, к которым цеплялись лейтенант или штабники, у него всегда был один ответ: – Летите в следующий раз с нами. Потом мы поговорим дальше о моих людях. Этим он заставлял замолчать каждого, независимо от его звания. Он делал это не ради справедливости. Он делал это, потому что, вероятно, спустя немного дней, его жизнь зависела от этих его людей. И еще потому что это он сделал их теми, чем они были, и он гордился результатом своего воспитания.

Цадо расстегнул шинель и отдал винтовку одному из других. Затем он засучил рукава шинели, чтобы ему легче было двигать руками. Пока он вытаскивал пистолет из кармана и привязывал его тонким, эластичным ремнем вокруг запястья, он сказал унтер-офицеру: – Четверо? Тогда они всегда спят только четыре часа между сменами караула. Чертовски тяжелая служба!

– Радуйся, что их там не больше, – заметил унтер-офицер. – У них горит карбидная лампа, но они спят. Он посмотрел на Биндига, который по примеру Цадо закреплял свой пистолет на запястье.

– Что произошло там впереди? – спросил он. – Мне показалось, как будто ты собирался упасть. При этом винтовка могла бы выстрелить…

– Он споткнулся, – ответил Цадо, – эти шпалы едва видны в темноте. Но я перехватил его.

Тимм взял у них винтовки и их каски. Он осмотрел их критически, а потом сказал: – Ну, пошли. Мы должны сделать это быстро. Когда придет поезд, часовые должны быть на мосту.

Пока они согнувшись пробирались через кусты к будке путевого обходчика, Биндиг заметил, что их было только шесть, и он вспомнил о том, что другие двое уже стояли у домика. Ничего не может случиться, подумал он. Все хорошо продуманно. Если в будке все пройдет хорошо, у Цадо и у меня будет отдых до завтрашней ночи. Все остальное сделают другие.

Тимм шел между ними. Он подтянул их поближе к себе и объяснил на ходу: – У будки с каждой стороны по окну. Можно было бы сделать это просто снаружи, через окна. Но будет много шума. Двое будут стоять у окон. Если у вас не выйдет, они будут стрелять. Но у вас должно все получиться. Неизвестно, не услышит ли еще кто-то. Не торопитесь. Закрывайте дверь только тогда, когда вы внутри. Они заспанные. Они не узнают вас сразу в шинелях и в шапках. Это для вас решающие секунды.

Другие окружили домик, когда Цадо и Биндиг распахнули дверь и вошли. Они внимательно прислушивались, с пистолетами в поднятых руках. Тимм сменил одного солдата у окна и стал там сам. Он видел, как оба входили в их коричневых шинелях, в меховых шапках над затемненными черной сажей лицами. Он наблюдал за их движениями и движениями спящих. У него был пистолет в руке, но он ему не понадобился. Выстрелы в домике щелкали коротко и сухо. Их нельзя было услышать дальше, чем в нескольких метрах. Когда Тимм отвернулся от окна, он подумал: Они – лучшие стрелки из пистолета из всех. Германия произвела безупречных солдат. Они даже не прикусывают губы, когда убивают. Молодые и холодные. Они убивают как мясники.

Старший официант из Штутгарта сначала спустился в русло реки. Он исследовал опоры моста, выстукивал их, проверяя, а потом ловко снова вскарабкался на склон. Наверху лежали другие. Цадо и Биндиг патрулировали мост точно так, как это делали часовые. Они подняли воротники шинелей, и над их меховыми шапками сверкали тонкие остроугольные штыки. Все другие лежали у моста, кроме одного, которого они оставили при будке путевого обходчика.