Час кошки - [13]

Вдыхая табачный дым, я подумала, что тело Спуна изучило меня насквозь, он лучше любого врача заполнит историю моей болезни.

— Когда я смотрю на тебя, мое сердце трепещет, как рыбка, и ноги становятся словно ватные. Я боюсь, что ты догадаешься, как я тебя люблю…

— А мне кажется, что мне выпало «три звезды» в игровом автомате. Когда мне выпадает такое, у меня внутри звенят колокольчики. Вот как сейчас.

Когда из автомата сыплются двадцатипятицентовые монетки, никогда не удается удержать их в ладонях, монетки падают на пол. Нервничая и удивляясь везенью, ты спешишь подобрать их с пола — и возвращаешься уже с пачкой долларовых купюр, вне себя от радости. Наверное, именно это он и имел в виду. Я вдруг ободрилась. Впервые в жизни я чувствовала себя победителем. «Я выиграла!» — подумала я. Во мне вскипели пузырьки: мне все по плечу! Теперь я не буду капризничать, отказываясь идти на занятия в ненастный понедельник.

…В этот момент я еще не усвоила правило жизни: деньги, выигранные в азартной игре, не задерживаются надолго.

9

Примостившись в углу залитой уходящим солнцем комнаты, я содрала скорлупу с вареного яйца. Потом щедро посыпала его солью и свежемолотым черным перцем. Меня просто распирало от счастья. Спун дремал, раскинувшись. Под головой у него вместо подушки лежал журнал, который они читали вместе с Осборном. Я погладила его по заросшей щетиной щеке. Он только нахмурился, но глаза не открыл. Эта картина так тронула меня, что мне захотелось сказать: «Спун, умоляю, оттрахай меня!» Но я подавила желание и продолжала смотреть на его лицо. Душа моя преисполнилась какой-то печальной умиротворенности. Несколько месяцев я любила Спуна до беспамятства. Но ведь я ничего не знала о своем возлюбленном. Ничего конкретного, поскольку я могла любить только того Спуна, что существовал рядом со мной. Меня совершенно не трогали его юность, его прошлое. Меня неотступно терзало только одно. Документы, которые Спун стерег, как свое величайшее сокровище. Однажды, разозлившись на Спуна, я швырнула в него бумаги, и они разлетелись по комнате. На бумагах были какие-то схемы или диаграммы. Спун избил меня тогда, и мне стало ужасно обидно. Я решила, что когда-нибудь отомщу ему, изрисовав его драгоценные бумажки цветными карандашами. Маленькая дурочка. Я просто не выносила, когда Спуна интересовало хоть что-то, кроме меня. Если Спун покинет мой дом, что же я буду делать?… Что буду делать, если Спуна не будет рядом? Будь он даже жив и здоров, но не рядом, это же равносильно тому, что он умер! Ушел из этого мира. Да, я не похожа на женщин, у которых большое доброе сердце (возможно, все это просто вранье), и которые говорят: «Будь, что будет, лишь бы он был здоров!» Я хочу, чтобы мой мужчина был рядом со мной — в пределах моей досягаемости. Чтобы смеялся, сердился, спал со мной — тогда, когда я захочу. Если все это невозможно, какое имеет значение, жив он или умер? Я могу любить только то, что находится в поле зрения. А если этого нет здесь и сейчас, то, значит, оно и не нужно. Все, что уходит прочь от меня, — оно просто не существует…

Мою душу томило неясное предчувствие беды, но я попыталась отмахнуться от него. Возможно, я просто пыталась подготовить себя к опасности. Защититься. «Ну, прошу, помоги…» — выдохнула я. До сих пор я еще никого не просила всерьез о помощи. А если и просила, то начисто забыла об этом. Значит, просьба была не такая уж важная.

Я заварила чай и прикурила сигарету. Почуяв аромат свежего чая, Спун открыл глаза. Мое лицо отражалось в его глазах как-то расплывчато — наверное, из-за пара.

— Что я буду делать, если ты исчезнешь?

— С чего ты решила, что я исчезну?

— Я буду очень плакать.

Он погладил меня по голове.

— Бедняжка.

— А ты будешь плакать?

— Ни разу еще не плакал.

Наверное, придется его и этому научить. «Ничего сам не знает и не умеет!» — подумала я.

— Мне нужно позвонить.

— Куда?

Спун не ответил и принялся набирать какой-то номер. Мне стало не по себе. «Я так люблю тебя!» — прошептала я, но продолжала изображать безразличие. Пока что Спун рядом со мной. На глазах. Так близко, что я могу дотянуться до него, и, обхватив сзади руками, расстегнуть молнию на джинсах. Могу соблазнить его. Мне удалось взять себя в руки. Если я ослепну и оглохну, и из всех чувств у меня останется лишь обоняние, то любить его, наверное, будет еще приятнее, еще проще. В армии про дезертиров говорят: самовольно покинул расположение части. На дискотеках, где собираются американские матросы, такая фраза служит своего рода предупреждением для девчонок — держись от него подальше, если не хочешь нарваться на неприятности. Но если у тебя есть деньжата, можно взять такого парня домой — вроде домашней собачки. Таких, как я, кто живет с дезертирами по любви, очень немного.

Когда дезертиров вылавливают, то штрафуют на крупную сумму. Поскольку большинство из них записалось на флот, будучи безработными, то денег у них, естественно, не водится, так что их сажают на гауптвахту. Даже если дезертир не успел ничего натворить, у него отбирают удостоверение личности и лишают права выходить за территорию базы. Он превращается в птичку в клетке. Потом его вышвыривают из флота, и он опять становится тем, кем был раньше, — уличным хулиганом.