Мокрая одежда липла к телу, но переодеваться следопыт пока не решился. Кто знает, может быть, Кислый прогонит его сразу после обеда. Сожрав не меньше половины горшка, гончар отложил ложку в сторону и сыто рыгнул.
— Ну что, друг Гарольд, что делать дальше будешь? — спросил он, опершись локтями на грязный стол, усеянный крошками и крупинками каши.
— Не решил пока, — ответил следопыт, поглощая варёный ячмень. Не самая вкусная еда, но он был благодарен и за это.
— Оставайся у меня, пока грязь не сойдет? В работе поможешь, — неожиданно предложил гончар.
— Я горшки крутить не обучен.
— Та не, их нынче сынок лепит, а мы с тобой крышу починим, да сарай поднять надо, дрова перекидать, — показал старик на влажное пятно в дальнем углу потолка. — За харчи не беспокойся, год нынче урожайный вышел. А на восток дороги всё равно нет, грязюка, да мост затопило. Тебе либо назад вертаться, либо ждать. Окромя меня — никто тебя не приютит. Не любят тут чужаков.
Гарольд почесал коротко стриженую голову. Крестьянин прав, придётся ждать. Даже если найдется лодка, то за рекой вся дорога превратилась в одно большое болото.
— Ну, если так, то останусь ненадолго, — пожал он плечами.
Женщина только фыркнула, размешивая в отваре какой-то порошок. Затем полезла с ковшиком на печь. Через некоторое время оттуда раздалось приглушенное хлюпанье.
— Кто там? — шепнул Гарольд старику.
— Дочка младшая, — так же, шепотом ответил крестьянин. — Третью неделю чахоткой мучается, всё бесполезно. Ни от знахарки никакого проку, ни от травы ейной. Жена, вон, выхаживает, а без толку, — махнул рукой Кислый, пока жена не видит.
Охотник только хмыкнул в ответ. Ранения врачевать он умел, жизнь научила. А вот с хворью помочь никак не мог. Да и какой от него толк, если даже знахарка не справилась.
Гарольд быстро переоделся в более-менее сухую одежду. Влажные тряпки он расправил и разложил на печи, по ходу взглянув на больную девочку. Она лежала на теплой соломенной лежанке, закутанная в толстое одеяло. Бледная, беспомощная. Было заметно, что жизнь едва тлеет в ней маленьким тусклым огоньком, постепенно покидая немощное тельце. Девочка шепотом бредила, совершенно неразборчиво. Компресс с душистыми луговыми травами сполз набок. Охотник аккуратно поправил его.
— Выздоравливай, дитя, — шепнул он, и слез с печки.
Крестьянка, подметавшая пол, недовольно зыркнула на Гарольда. Тот пожал плечами и скользнул в сени.
На улице, как обычно, лился дождь. В большой луже довольно чистил пёрышки тощий гусак. При виде незнакомца он захлопал крыльями и зашипел, но тот, не обращая никакого внимания, прошел в мастерскую.
Мерно шелестел круг, приводимый в движение ногами молодого гончара. Жиденькие усы и козлиная бородка создавали отталкивающее впечатление. Мягкая глина податливо изгибалась под жилистыми руками, превращаясь в кувшин причудливой формы. Кислый стоял рядом и строго наблюдал за работой. В углу, в небольшой печке, весело потрескивали дрова.
— Лукашом меня звать, — неожиданно густым басом представился долговязый гончар, не прекращая придавать всем изгибам правильную форму.
— Гарольд, — скупо ответил охотник.
— У нас поживёт, — вставил старик. — Сарай подымем, дров нарубим. А то тут кое-кому некогда.
Парень кивнул, не отрывая взгляда от глины.
До самой ночи дождь не прекратился, и они весь вечер сидели за столом с бочонком душистой медовухи. Вино, как понял Гарольд, старик берёг для лучших времён и лучших гостей. Жену гончара звали Богумилой, и она за весь вечер проронила буквально несколько слов. Следопыт так и не понял, была это обида на мужа или природная молчаливость. Кислый травил нехитрые крестьянские байки про нечисть, переселение и про то, как его обучал батя, постоянно делая акцент на том, что своего сына он учит гораздо мягче и гуманней. Лукаш молча кивал, прихлёбывая медовуху. Следопыт охотно мотал на ус всю информацию, что выкладывал старый гончар.
Что раньше всем крестьянам приходилось тяжелее, ибо каждое лето сюда приходили кочевые племена, требуя дань; что на восток приходилось переселяться против своей воли, по приказу императора, который жаждал новых земель; что раньше поля были меньше, а урожаи — богаче, трава зеленее и воздух слаще. Всё это Гарольд слышал и так, от разных людей, в разных версиях, но никогда не мешает послушать новую старую историю.
Сам охотник тоже поделился парочкой рассказов из жизни, не вдаваясь в подробности. Некоторые детали не следует рассказывать без особой необходимости. Например, те, которые повествуют о жестоких пытках и убийствах. Не раз и не два приходилось поджаривать пятки несговорчивым грабителям. Про количество выпущенных кишок и вовсе нечего было сказать. Гарольд сбился со счёта уже давным-давно.
Медовуха постепенно давала по мозгам, и Лукаш всё больше пьянел. Молодой парень явно не привык к алкоголю, и вскоре уже вещал заплетающимся языком:
— А ты... Вот я тя не понимаю... Ходишь тута, значит, вынюхиваешь... Следопыт, етить тебя через весло! Никак на нас, честных трудяг, ищешь чего... А вот дулю тебе, говнюк! Выкуси! — гончар сложил нехитрую фигуру из пальцев и помахал перед носом Гарольда. — Шавка княжья... Только и можете, что на нас наживаться... Из-за тебя Агнешка болеет! — полёт пьяной мысли совершенно поражал следопыта.
