Чарусские лесорубы - [118]

— Товарищи, на запань, на запань! Канат плачет.

В один миг люди поднялись и стремглав кинулись на главную запань, на ходу надевая фуфайки, застегивая ремни. Лиза Медникова бежала рядом с Ермаковым и Кукаркиным.

— А что значит — «канат плачет»? — спрашивала она.

— А знаешь, как «денежки плачут»? — буркнул пилоправ. — И древесина наша может сплакать, все наши труды.

И побежал еще быстрее, перегоняя Харитона Богданова, бежавшего в одной бордовой рубахе, без шапки, без пояса.

— Ведь в клубе, Сергей, кричали про канат, — сказала Лиза, недовольная ответом Кукаркина. — Как может канат плакать?

— Канат, Лиза, в самом деле может плакать.

— Ну, объясни, Сергей! Я же ничего не понимаю.

— Когда на заводах делают стальные канаты, то внутрь вкладывают просмоленную пеньковую прядку. При непосильной нагрузке канат до предела напрягается, и тогда пеньковая прядка сжимается, из нее сочится смола и выступает на поверхности каната. Канат слезится, у него больше нет сил терпеть перегрузку, он готов лопнуть.

— А для чего на запани канат?

— Он держит всю запань, весь напор воды и леса.

— Ой, как страшно, Сергей! А вдруг канат лопнет?

— Произойдет беда, катастрофа. Лес уплывет, его уже не соберешь.

— Бежим скорее, Сергей! Давай руку.

У запани возле каната-мертвяка стояло все начальство. Представитель треста, обнажив бритую лысую голову, был бледен, мял в руках шляпу и, растерянный, глядел на искрившуюся поверхность толстого каната, точно подернутого янтарем. А за спиной у него, за высоким массивным частоколом, перегородившим реку, громоздилась гора приплавленного, сгрудившегося леса; древесина лежала в невероятном хаосе, дрова, бревна вздымались торчком, под частоколом шумела вода, с пеной и брызгами выбиваясь из-под древесной массы.

— Решайте, товарищ Морковкин, как быть? — говорил Яков Тимофеевич. — Техническое руководство сплавом трест поручил вам.

Морковкин развел руками:

— У нас в тресте сейчас нет канатов.

— Да хотя бы и были, так что из этого? Ведь река не будет нас ждать, пока мы поедем за канатом да привезем его сюда… Решайте скорее, решайте! Днем прибудет воды еще больше.

— У вас есть еще какие-нибудь канаты? — спросил Морковкин.

— Какие у нас канаты? Вы же знаете, что нам прислано! У нас есть только тросы, тросики — лапша.

— Давайте эту лапшу, станем сращивать, подвяжем к мертвяку, подкрепим канат.

— Придется взять с элеваторов, — сказал Яков Тимофеевич, — но тогда мы не сможем начать выгрузку древесины. Иного выхода у нас нет.

Морковкин повеселел.

— Вот и хорошо! Раскулачивайте элеваторы. Тащите сюда тросы с элеваторов. Эй, люди! — закричал он подбегавшим из поселка сплавщикам, помахивая шляпой.

Рабочие разбились на группы: одни пошли за тросами, другие встали на рытье ям и траншей для укладки якорей по обе стороны реки. Когда все было сделано, встал вопрос: как подвязать дополнительные тросы к канату-мертвяку? Ведь он находится в воде, нужны водолазы. А где их взять? Люди, сбившиеся в кучу на берегу, стояли и переглядывались.

— А ну, кто смелый? — сказал директор леспромхоза и начал стягивать с себя брезентовый плащ.

Его первым опередил Сергей Ермаков. Скинув фуфайку, он прыгнул в ледяную, пенящуюся под частоколом воду. За ним, сняв сапоги, последовал Харитон Богданов.

— Шишига, айда сюда! — крикнул он своему помощнику.

Ни слова не сказав, прыгнул в воду и Шишигин.

Оттиснув в сторону Якова Тимофеевича, в бучило кинулись пилоправ Кукаркин, замполит Зырянов и некоторые рабочие-сплавщики. Последним, держась за толстые деревянные иглы, спустился к воде Черемных.

— Что вы делаете, что вы делаете? — ужаснулся представитель треста, пожимая плечами, когда Яков Тимофеевич по грудь опустился в пенящийся водоворот и вместе со всеми, ухватившись за мертвяк, начал подвязывать к нему проволокой добавочный трос.

Посиневшие, обжигаясь ледяной водой, покрякивая, ухая, этим ободряя себя и товарищей справа и слева, люди работали быстро, лихорадочно, а сделав свое, как пробки, выпрыгивали из пучины и выбирались на бревенчатый переход, перекинутый через реку возле игл. Вылезших из воды, мокрых, дрожащих рабочих Чибисов встречал на переходе чаркой спирта и говорил:

— Бегом марш в клуб! Там получите все сухое.

Богданов не побежал. Он снял свою бордовую рубаху и начал выжимать, повернув к солнышку синеватую, разрисованную спину; потом выжал штаны, надел сапоги и медленно, враскачку пошел в поселок.

В это время по-высокому железнодорожному мосту прогремел пассажирский поезд, шел по насыпи, будто по кромке неба. Из раскрытых окон вагонов пассажиры что-то кричали, махали руками, платками. Богданов остановился, ему показалось, что люди из окон кричат и машут ему. Он посмотрел на поезд, потом на запань, потом окинул взглядом всю широкую долину, где протекает Ульва. Но реки он не увидел, он увидел вместо воды огромную массу приплавленной древесины, образовавшую золотисто-серую извилистую ленту, где-то затерявшую свой конец между кустами у синих гор, напоенных солнечным маревом, и догадался: «Пассажиры из поезда удивляются, сколько же Чарусский леспромхоз заготовил и приплавил леса для заводов, для городов, для новых строек!»