Чаромора и моряк уселись перед домом среди кустов шиповника и принялись ждать. Солнышко пригревало, и цветы шиповника сладко пахли.
– Послушай, Чаромора, скажи на милость, почему ты вообще решила меня спасти? – спросил моряк, удобно расположившись на траве.
– Не спаси я тебя, твоя гибель легла бы тяжким грузом мне на сердце, я бы просто места себе не находила.
Постепенно тени удлинялись. Скоро наступили сумерки, затем вечер перешел в ночь, и воздушный шар перенес Чаромору и моряка на материк.
Вернувшись домой, Чаромора почувствовала, что ее бьет озноб. Жестокие приступы кашля сотрясали все тело, нос заложило, горло опухло. В пояснице кололо, будто туда вонзили острый нож. Голова кружилась, ноги дрожали, и вся она горела, как в огне.
– Ах ты моя горемычная! Ну и продуло же тебя во время шторма! – причитала с восторгом старуха, дрожа в лихорадке.
А все дело в том, что Чароморе ужасно нравилось болеть.
Чаромора принялась стелить себе постель. Она вознамерилась поболеть подольше и в свое удовольствие, потому постелила чистые простыни и достала новое пуховое одеяло. Рядом с кроватью она взгромоздила целую гору носовых платков и положила полный туесок градусников. Болея, Чаромора то и дело измеряла себе температуру, в этом-то и состояла главная прелесть болезни. К тому же, когда у Чароморы поднималась высокая температура, ей бывало жаль стряхивать градусник, и поэтому каждый раз приходилось брать новый. После болезни градусники с ртутным столбиком за сорок градусов она складывала в отдельную шкатулку и иногда вечерами, попивая чай, с удовольствием разглядывала их.
Чароморе очень не хотелось пить лекарство в этот, первый вечер болезни. Снадобья ее были уж больно сильные, к утру от болезни не осталось бы и следа.
Приготовив постель, колдунья заварила чай из шиповника с медом, но и его она не стала пить, чтобы не нарушить приятный ход болезни. Чайник она тоже водрузила на столик около кровати, чтобы все было так, как и положено у больной.
Закончив приготовления, Чаромора улеглась в кровать и поставила себе градусник. Ртутный столбик уперся в самый конец шкалы, так что даже невозможно было определить, какая у нее температура. Чаромору кидало одновременно и в жар, и в холод.
– Ах ты моя горемычная! Какая же у тебя высокая температура! – причитала она с тревожной радостью.
Чувствовала она себя на седьмом небе. И то и дело заходилась от сильного удушливого кашля.
– Ах ты моя горемычная! – хрипела колдунья, задыхаясь. – Как же это тебя угораздило так простыть!
Кашлять было интересно, но постепенно кашель совсем вымотал ее. Как ни жаль было Чароморе лишиться такого удовольствия, но в конце концов она не выдержала и решила заварить себе целебный чай по давно придуманному рецепту: это была смесь трав, которую она еще ни разу не пробовала. Старуха смешала соцветия перечной и побеги лягушачьей мяты, корень бедренца, стебель вороньей ягоды и цветы ластовня и добавила щепотку нераспустившихся бутонов тимьяна. Напиток получился крепкий и горький, он выжал слезы из глаз, зато кашель как рукой сняло.
От мяты прошли рези в желудке, тимьян и бедренец прочистили горло, а ластовень, хоть и насыпала она его самую малость, успокоил боли в суставах. Старуха вспотела, и появилась угроза, что спадет жар.
Чаромора скинула одеяло и настежь распахнула окна, чтобы не снизилась температура. Хорошо, что хоть насморк остался! Сквозняк придал ему новые силы – из носу потекло, как весной сок из березы, и гора носовых платков таяла на глазах. Теперь, когда кашель уже не мешал, каждый чих гудел чисто, как медная труба.
– Ах ты моя горемычная! – бормотала Чаромора истово. – Этот насморк тебя еще доконает!
Она чихала и фыркала что было мочи. Поэтому ей все время приходилось утираться носовым платком, отчего нос болезненно покраснел и распух. К тому же Чаромора вдруг сообразила, что стирать все эти грязные платки придется ей же. Она тяжко вздохнула, вылезла из кровати и втянула в нос горсть растертого в порошок девясила. Конечно же, насморка как не бывало. И хоть смейся, хоть плачь, но и пояснице от порошка полегчало.
Зато температура все еще держалась. То была поистине прекрасная высокая температура с сильным ознобом и грызущей ломотой в костях. Чаромора решила, что с такой температурой она хоть побредит всласть.
– Ах ты моя горемычная! – пробормотала она. – Неужто ты и вправду дошла до того, что и бредить начнешь?
Но пока из этого ничего не получалось. Голова была слишком ясной. Чароморе пришлось снова встать с кровати. Теперь она приняла порядочную дозу настойки спорыньи, чтобы в голове помутилось и поскорее начался бред. Но то ли из-за высокой температуры она спутала настойки, то ли спорынья подействовала иначе, чем надеялась Чаромора, но случилось непредвиденное: температура стала быстро падать и ломота в костях прошла.
– Ну-ну, горемычная, – пробурчала старуха недовольно. – Ты, никак, на поправку пошла.
В сердцах она выпила остывший чай шиповника и крепко уснула.
Наутро Чаромора была здорова и свежа как огурчик. Она глубоко вздохнула и сказала:
– Горемыка ты моя, горемыка, и болеть-то ты толком не умеешь.
