Чарли П - [2]

И дело отнюдь не в том, насколько важна игра, – идет ли речь о рядовом матче, о серии плей-офф или о мировом первенстве, – и не в том, сколь велико было бы то удовольствие, которое он мог получить, следя за ходом поединка; единственный и главный вопрос заключается в другом: почему Чарли П не смотрит игру?

Ответ тот же – страх; так же, как он боялся исчерпать энергию батарейки, питающей электрическую лампочку в будке стрелочника, и поэтому никогда не играл со своей железной дорогой, так и здесь – он боится, что телевизор может сломаться, и по этой причине никогда не смотрит игру.

* * *

Жизнь Чарли П пуста. У него нет друзей – ни единого друга. Он вызывает пожарную команду и полицию. Он звонит по телефону доверия – особая горячая линия для тех, кто задумал совершить самоубийство. Он набирает три цифры – 911. Весь телефонный справочник к его услугам. Квартира Чарли П заполняется людьми. Остаток ночи и первую половину дня он не одинок. Его телефон звонит не переставая. Его жизнь полна.

Любовь

«Как по-твоему – почему люди влюбляются?» – на первом же свидании спросила Чарли П его новая подруга. «Любовь – это всегда чудо, – ответил Чарли П. – Случайность, происходящая по воле богов. Непредвиденное и абсолютно необъяснимое стечение обстоятельств. Возьмем, к примеру, меня. Я был влюблен дважды. Первая любовь пришла ко мне в ранней молодости, когда я, гуляя по парку и любуясь восхитительным осенним днем, споткнулся и сильно ушиб палец на ноге. Кроме того, я вывихнул колено, боль в котором заглушила неприятные ощущения в ушибленном пальце. При падении я также повредил спину, однако несколько смягчил последствия этой травмы, приведшей, между прочим, к полному параличу, раскроив себе череп, пока катился вниз по каменным ступеням, ведущим к фонтану Битасда на Семьдесят второй улице, в котором я чуть не утонул. И вдобавок, как будто полученных увечий было недостаточно, я сломал обе ноги, руки, шею, а также все остальные кости, какие только нашлись в моем несчастном теле. Однако все было не так уж и плохо, поскольку в нашем городе имеется надежная служба „Скорой помощи". Вскоре я уже лежал на носилках. Два добрых санитара поставили их в машину и, имея самые добрые намерения, помчались в ближайшую больницу со скоростью света, совершенно не обращая внимания на свет светофоров; до тех пор, правда, пока мы, врезавшись в такси и ударившись об автобус, не столкнулись лоб в лоб с бензовозом, от чего все четыре автомобиля вспыхнули ярким пламенем, не говоря уж обо мне, поджарившемся до хрустящей корочки. После чего мы, продолжая наш путь в больницу на еще большей скорости, причиной которой, очевидно, стала маслянистая пленка от разлившегося по асфальту бензина и сгоревшие покрышки нашего автомобиля, прошили насквозь бетонное ограждение на вестсайдовском шоссе, пролетели над откосом, усыпанным острыми валунами, и нырнули на дно реки Гудзон, где я снова едва не утонул, а также получил кое-какие дополнительные повреждения, сломав все до единой ранее уже сломанные кости.

Врачи в больнице не могли разобраться в сплошном месиве, состоящем из частей моего тела, и поэтому оперировали меня, думая, что это кто-то другой… Кроме того, им случилось (случайно) три раза уронить меня с операционного стола, поскольку их гораздо больше интересовал футбольный матч, который показывали по телевизору нежели те слабые признаки жизни, которые я показывал на мониторе реанимационного аппарата. Хотя я должен признать, что два часа спустя, когда матч закончился, они честно исполнили свой врачебный долг. Отделив мою голову от моих же ног и соединив тыльную часть меня с чужой задницей, они создали довольно любопытную конструкцию gluteus maximus.[1] Когда же операция завершилась, меня не стало, вернее, от меня не осталось ничего – я лишился не только своего первоначального, задуманного и созданного природой облика, но и всех пяти чувств. Как ты понимаешь, находясь в таком состоянии, я не смог бы с уверенностью сказать, где располагается верхняя часть меня самого, и уж тем более мне было бы не под силу сориентироваться в тонкостях женской анатомии. Поверь, я отнюдь не горжусь подобной наивной невинностью, но такова истина: оно – прелестное, восхитительно-божественное отверстие женского тела, дающее нам жизнь и приносящее величайшее наслаждение, – в тот момент значило для меня не больше, чем дырка в моей собственной голове. Я не только не знал, кем и чем я был, но даже не представлял, когда и где одна часть меня начинается, а другая – заканчивается. Все мои части были похожи друг на друга и не похожи сами на себя. Итак, пройдя долгий путь проб и ошибок, дойдя до коматозного состояния и благодаря чистой случайности, я влюбился впервые в жизни.

Ты должна понять одну вещь: жизнь все еще теплилась во мне, по крайней мере я дышал. И вот однажды, когда я (как уже было сказано выше) в глубокой коме лежал на кровати, ночная сиделка, страдающая слоновой болезнью и анорексией – редкое сочетание, – с лицом, которое, подобно моему, отличалось совершенным отсутствием носа глаз, рта, подбородка, нижней челюсти и ушей и все же было милым и добрым, привлекла мое внимание. С другой стороны, если хорошенько подумать, мы мало походили друг на друга: смазанность ее черт обуславливалась тем, что они были либо скрыты слоями жира, либо провалились и расплющились до неузнаваемости вследствие хронической дистрофии. Однако, когда эта добрая женщина предложила мне глоток воды, а я, потянувшись к соломинке, случайно коснулся большим пальцем руки или ноги, не могу с точностью сказать, какая из моих конечностей соприкоснулась с большим пальцем ее ноги или руки, – не знаю наверняка, какая из конечностей женщины коснулась моей, – но не стану отрицать – ощущение было приятным. Без сомнения, оно было самым приятным из всех, испытанных мною за последнее время, если начинать отсчет с того момента, когда я споткнулся и ушиб палец на ноге. И нет ничего удивительного в том, что я немедленно принялся ласкать отверстие ее левой ноздри, принимая его за иное, ты сама понимаешь, какое отверстие, ведущее ты сама знаешь куда. И догадайся, что произошло, – чудо из чудес – ей это тоже понравилось. Даже больше, чем мне. И лишь много позже я узнал, что ей впервые в жизни довелось изведать подобного рода прикосновение, никогда и никто